Я все еще стоял перед ней. Ждал решения. Мне уже было плевать, переспали они или нет, хотелось выпить еще.
– Нет, я не уйду от тебя, – сказала моя девушка.
Она разочаровала меня, она меня обрадовала.
Весну и лето пережили размеренно, я немного снимался, немного подрабатывал курьером, написал легкую повесть «Третья штанина» (ее скоро опубликуют в журнале «Нева») и пару рассказов. Больше ничего не произошло, не считая того, что я пробовал поступить на режиссерский факультет, где режиссер Масленников (автор культового «Шерлока Холмса») и его коллеги хвалили мою работу, но на собеседовании сказали, что лучше мне быть писателем, потому что я ничего не понимаю в визуальном искусстве.
Ничего не случилось за лето, можно так сказать, не считая этого провала и одного случая – маленького приключения, начавшегося на следующий день после моего дня рождения.
Сигита уехала к маме, а мы с Михаилом Енотовым уже опохмелились, прикупили несколько баллонов «Липтон Айс Ти Жигулевского» и вышли покурить на лестничной площадке.
Там мы встретили калмыка в два метра ростом и с широченными плечами. Лицо у него было совершенно доброе и даже блаженное, одет он был в кожаную косуху, под которой была тонкая рубашка, сквозь которую просвечивали мускулы, и узкие синие джинсы. Он стоял там один, в алкогольном или наркотическом ступоре, и мычал в стену из Цоя:
– Я из тех, кто каждый раз уходит прочь из дома около семи утра…
– О, привет, – сказал я, так как был в этом похмельном состоянии открытого разума. – Похоже, тебе надо немного старого доброго пенного пивка.
Вдруг калмык очухался, завертел головой, как будто услышал шум разрывающейся гранаты, и резко спросил:
– Кто мне говорит?! – но тут же заметил нас, двух мутноглазых юродивых мальчуганов, и по-доброму улыбнулся, как будто узнав знакомых, и со своей высоты сказал:
– Здорово, мужики.
– Пенного пивка, – повторил я, ощутив вкус во рту.
Мы выкинули бычки в одну из коробок из-под кинопленки, которые тут заменяли пепельницы, и пошли в свою комнату уже втроем.
У калмыка, казалось, было раздвоение личности. Вот он сидел, разговаривал с нами на тему секса и онанизма, похмельных озарений и запойных погружений в нирвану, прихлебывая пиво из чайной чашки, и говорил:
– Да, если скуришь пачку в день, то сперма становится желтой и пахнет жесть. – Заливаясь детским румянцем, довольный, что можно говорить на табуированную тему. Но стоило отвлечься от него, начать нам говорить между собой, как калмык выпадал в какой-то иной мир, отрешался, терял с нами связь, и, когда комната вновь возникала перед его взором, он хватал кого-то из нас или шкаф и орал:
– Раз! Два! Отставить!
– Ты че голосишь? Чего хочешь?
– А ты чего хочешь? – он притянул мою голову к своему уху. – Слухаю тебе внематочно!
– Ты че, на войне что ли? – спросил я. – Давай потише.
– Чем занимаешься вообще? Кем работаешь? – спросил Михаил Енотов.
Калмык от этого вопроса резко подскочил и отчеканил:
– Федеральная служба безопасности!
Потом он зачем-то показал свой паспорт. Я удивился, что у него не забрали его на вахте, и обратил внимание, что ему было двадцать семь лет. Сказал, что у калмыка важный творческий возраст, как у его любимого Цоя в момент смерти.
– Ага, – сказал калмык и усмехнулся. – Тоже узкоглазый! Но я буддист!
Тут он опять стал вести себя без бычки. Присел, переключился на светскую личность.
– Супер, – ответил я. – Михаил Енотов у нас тоже буддист.
– А ты православный, что ли? – спросил меня калмык.
– Э, – мне пришла на ум цитата из Борхеса, которую я откуда-то выписал, не читав еще его самого: «Я не уверен в том, что я христианин, и уверен, что не буддист».
– Он богобоязненный гражданин, – сказал Михаил Енотов.
– Да я не знаю. Ничего в этом не понимаю, давайте сменим тему, – попросил я. – Лучше про дрочку, вот это как раз моя специальность.
Недавно Михаилу Енотову отец подарил ноутбук, с него играла рандомная музыка. Когда заиграла одна из песен группы «Систем оф э даун», калмык очень обрадовался. Это была его любимая группа, сказал он и стал прыгать по комнате.
Мы пили до ночи. Деньги закончились, но калмык сказал, что надо съездить к нему в общежитие. У него там якобы лежит зарплата за две недели, которую необходимо пропить.
– Давай спать, у кого ты гостишь? – спросил я.
Калмык вообще не помнил, как очутился в нашей общаге. Но я был готов уложить его на свою постель, а сам мог пойти в комнату Сигиты. Летом многие уезжают, ее соседка тоже уехала. Мне очень хотелось помыться, раздеться догола и лежать там в одиночестве, представляя, что я размером с планету, а мой член – это огромная вулканическая гора. Но калмык не хотел спать.