– Ах ты псих! Сексуальный псих! Гомосексуалист! – орет Вова.
Куча сдается, Куча плачет. Он повержен.
А мы идем после этого гулять с Вовой, мы подружились. Вместе ходим на борьбу, на легкую атлетику, он часто приходит ко мне в гости поиграть в компьютер. Я прихожу к нему посмотреть фильмы на видеокассетах. Временами я думаю, что он лучший человек – потому что он меня искренне любит.
Мне было восемнадцать, и я переживал разрыв со своей первой любовью, Элеонорой (о ней я писал позже в маленькой повести «Третья штанина» – просто «моя девушка», и рассказе «Ядерная весна» – персонаж Элина). Несколько месяцев я мучился из-за нее, с другими я иногда сосался и даже изредка был секс, но становилось только больнее. Элеонора зависала с одним торчком, я писал много стихов и рассказов, некоторые удавались, но одиночество часто было физически невыносимо. Я сравнивал себя с этим наркоманом, который ей засовывал, неудачливым басистом, одетым как бомж-неформал, с проколами на лице, из которых торчала леска за неимением сережек, и не мог понять, как мне вернуть ее. Очень часто хотелось плакать, иногда я напивался один и, чтобы друзья меня не видели в таком состоянии, ходил и ревел где-то за домами на поселке или уезжал для этого в город. После такого пьяного плача на время легчало. Но один раз меня просто прорвало, и уже плакал даже не из-за самой Элеоноры, она отошла на задний план. Вместо того чтобы поехать на учебу (я тогда учился на филфаке в Кемеровском универе), я проторчал где-то в гаражах, выпил бутылку водки, поспал на крыше одного из гаражей и проснулся, совершенно ничего не понимая, кроме того, что мне хочется пойти к друзьям и поплакаться им.
Меня осенила нелепая идея: мне нужна какая-то легенда. Сперва я направился к своему самому чуткому другу Тимофею. Он материализовался даже не на пороге квартиры, а раньше. Он стоял у собственного подъезда и рубил топориком куски мяса. Никогда, до и после, я не заставал его за таким занятием, но уверен, что это не моя галлюцинация. Он замахивался топориком, по пояс голый, как настоящий мясник, отрубал кусок и кидал его в тазик. Я, завороженный, встал рядом, он даже не сразу меня заметил.
– Тимофей, привет.
– О, Жук. Ты че плачешь?
И я начал рассказывать ему вымышленную историю про то, что у моей вымышленной девушки сегодня случился выкидыш. Тимофей внимательно меня слушал, не забывая орудовать топориком. Когда я выговорился (не прекращая рыдать), Тимофей сказал мне:
– Зайди к Мише. Там Миша и Вова, у них есть водка.
Я еще немного понаблюдал за ним и пошел к Мише. Там уже я плакал и рассказывал эту дурацкую историю при двух зрителях, Мише и Вове. Когда я закончил, Миша сказал:
– Проспись и подумай обо всем. Пить тебе сейчас нельзя.
Мне больше всего на свете хотелось выпить, но вместо того, чтобы попросить рюмку, я сказал:
– Хорошо.
– Пойдем, я тебя провожу, – сказал Вова.
Он даже не стал выпивать на посошок, просто вывел меня и повел на речку. Там мы сели, глядя на воду, и разговаривали о какой-то ерунде. Вова говорил, что у него секс был в жизни всего-то два раза. Я тоже что-то говорил, а потом начинал плакать. Потом Вова сказал:
– Не знаю, зачем ты выдумал эту туфту, Жука. Видимо, тебе надо было проплакаться.
А потом отвел меня домой, крепко обнял, и больше мы никогда не вспоминали об этом этюде.
Я отправил Вове эсэмэс: «Nahuya?» От него ответа не было. Пока я ехал домой в маршрутке, пришло сообщение от Сигиты: «Ty 4to-nibud otvetiw?» Я написал: «U menya net takogo druga, ne ponimayu, o chem rech».
Это был мой последний вечер дома. Мы сидели в Мишиной синей «шестерке» у них во дворе, он тепло нагрел печку, за окнами падал снег. Тимофей и Миша подбухивали, я пил безалкогольное пиво. Я бы им обоим рассказал о своей проблеме, но не хотелось грузить Мишу – у него уже была беременная жена.
Поэтому я решил, что чуть позже выложусь Тимофею один на один.
– Жук, – сказал Миша. – Вот чего хорошего в Москве? Ты отучишься и вернешься?
– Не знаю. Мне не очень нравится Москва. Я думаю переехать в Петербург.
– А там ты что будешь делать?
– Сейчас думал поработать на стройке или еще как-то руками.
Миша покачал головой, нахмурился.
– И зачем было поступать в несколько институтов? Ты сколько раз уже учился?