Люди, которые жили на севере и далеко на юге не видели реального выхода из ситуации, в их домах стало невозможно жить, им потихоньку становилось нечего есть. А границы южных соседей были предусмотрительно закрыты для них. И, разумеется, люди не выдержали, пограничные заставы то и дело подвергались неорганизованным штурмам. С каждым днем число нападений увеличивалось, и они становились более организованными. Сосуд под давлением лопнул, пока он только дал течь, но где тонко там и рвется, и скоро его разорвет.
Первыми начали наступление на юг жители Скандинавии, а вскоре на север двинулись жители ЮАР. «Белые войны», как их ныне называют, были скоротечными, но очень кровавыми. Никто не хотел пускать к себе гостей, учитывая, что продовольствия и в южных областях было уже в обрез. Но отчаяние было сильней, люди с севера хотели жить и давили на границы, которые быстро пали.
За полгода в этой мясорубке погибло около пятнадцати миллионов людей с обеих сторон. Многие из погибших небыли боевыми потерями, огромное количество людей пострадали от мороза и голода. Однако статистика объединяет всех их как жертв «белых войн».
Тем временем, решения все нет, нет людей, которые могли бы найти выход. Бюрократия в лице комитета задушила все задумки ученых, и они находились в настолько низкой стадии готовности, и настолько не верили в собственные силы, что на реализацию мало-мальски дельного проекта ушло бы несколько лет.
Вторая «стадия подготовки» к мировой войне называется теперь «Волна революций». Терпение лопнуло через два года после начала оледенения. К тому моменту на севере Франции уже нельзя было жить, север Скандинавии, Канады и Гренландия были накрыты полярной шапкой. К «Северной коалиции», а именно таким именем обзавелась к этому моменту сборная солянка из людей, которым пришлось покинуть родину, примыкало все больше людей. Еще недавние «южане», видя, что их руководство неспособно на какие-то быстрые и решительные действия, переходили на сторону северян, понимая, что скоро беда придет и в их дом. Таким образом, большинство ключевых точек Европы были сданы без боя. На вчерашних полях сражения имело место поголовное братание.
Однако люди паниковали, видя, что решения нет, их лидеры не готовы им хоть что-то предложить. Последней каплей стало известие о том, что комитет переезжает заседать на Сицилию, где сейчас как раз установился умеренный климат.
Мой дед говорил, что вряд ли близкие к политике люди имели какой-то злой умысел. Просто они, продолжали играть в свои игры, и полностью увязнув в бюрократии, не понимали, что в этот раз само собой ничего не разрешится.
Мой дед родился на берегу черного моря и был призван в ряды армии «южан». Как он рассказывал, служил на блокпосте, проверяя проезжающие на юг по шоссе машины. Разворачивая назад тех, кто не имел специального разрешения на проезд. Иногда на блокпост нападали, приходилось отстреливаться. Разговоры о сдаче блокпоста периодически возникали, но командирский состав жестко их пресекал.
Однако однажды он проснулся и увидел, что трава вокруг блокпоста покрыта инеем, а изо рта валит пар при дыхании. Все бы ничего, но случилось это в июне. В тот день он выслушал пламенную речь командира блокпоста о том, что все под контролем, а с севера бегут лишь нежные трусы, и сам стал перебежчиком. И не он один, под покровом ночи почти весь личный состав оставил блокпост. Они примерно знали, где базируются силы «северной коалиции» и пошли сдаваться. Конечно, как солдат регулярной армии, он какое-то время просидел в «плену» и не допускался до всего, что хоть как-то связанно с армейским ремеслом. Однако уже скоро его опыт срочной службы пригодился в реальных боевых дествиях.
Венгрии досталась сомнительная честь стать первой страной, где произошла революция. Но революцией это называют чисто условно, ведь все произошло практически без крови. Неделя, с момента как люди объявили о том, что не намеренны больше подчиняться воле верхушки. Именно столько сумело продержаться правительство, поддерживаемое разве что самыми фанатичными военными.
Далее все страны хоть как то задействованные в конфликте прошли через это. Все «заседатели», как с ненавистью называл их дед, были казнены, кто-то, конечно, успел скрыться, но народный гнев был столь велик, что те, кого находили впоследствии, завидовали тем, кто погиб во время революций. Даже тон разговоров моего деда о политиках, выдавал его не угасшую за столько лет ненависть.