– Рита?
Но поздно, Рита уже выключила свой передатчик. Я сидел и смотрел на мерцание экрана. Сигнал с Титана-2 всегда пробивался с небольшими помехами. Сейчас только созерцание этих самых артефактов на экране удерживало меня от того чтобы начать крушить все в помещении радиоузла.
Вот и все. А что ты ожидал? Во сне она ждала, она была такой же беззаботной и легкой, как до трагедии. Но в реальности так просто не бывает, эта трагедия закалила и озлобила ее. Та Рита, которую я помнил, и та Рита, с которой я только что разговаривал, это два абсолютно разных человека. Людей всегда меняют потрясения. Меня тоже изменило то, что произошло, но иначе, я просто закрылся и убежал. Сейчас я сознаю, что Рита была права, я просто лицемер. Неужели это моя расплата? Видимо да, придется бороться дальше одному. А если мне запретят работать в космосе? Никто теперь мне не посочувствует.
В эту секунду я очень живо представил Риту, что лежала на больничной койке и тут ей говорят, что я уже улетел на Япет. Я тут же почувствовал себя редкостным негодяем. Я чувствовал свое тело, будто оно чужое. Чужое, покореженное тело, в котором жила такая же покореженная душа. Душа, которая не способна на сострадание…
Я вдруг вспомнил, что на базе есть еще шесть человек, что хотят поговорить со своими близкими и покатил коляску к выходу. За дверьми, как и обещал, стоял Перес. Он, ничего не сказав, просто пошел рядом с инвалидным креслом. Я не знаю, был ли Перес столь вежлив и учтив, или у меня на лице было все написано. Но он просто шел, смотря себе под ноги и мурлыча под нос какую-то старую песню.
– Серхио, а у тебя в загашниках нет коньяка или чего-то подобного?
– Тебе нельзя, тебе вводят много медикаментов. И ты, кажется, забыл про печень.
– Жаль…
– Все так плохо?
– Плохо, теперь и в отпуск то ехать некуда.
– Время пройдет, душевные раны зарастают так же, как глубокие порезы.
– Почему именно глубокие?
– Потому что остается рубец.
– Разумно.
– Алекс. Я даже не могу дозу снотворного увеличить. И так твою печень еще сильнее загоняем. Может, просто с тобой поговорим?
– Пожалуй, нет. Я благодарен тебе, но мне надо подумать. Наедине с собой.
– Я все равно перед отбоем загляну.
Я понял, что зря вообще что-то Пересу сказал, теперь все участники экспедиции снова по очереди посетят меня с «ненавязчивыми» визитами. А возможно и по нескольку раз на дню, чтобы не проворонить момент, когда я попытаюсь повеситься на бинтах.
Однако никто ко мне не зашел. К своему удивлению, я совершенно спокойно перекусил и теперь лежал в палате, думая о своем. Как ни странно, сколь я не старался направить поток своего сознания на решение семейных проблем, ничего не выходило, я постоянно отвлекался на мысли вроде: «Если кто-то засунет в скафандр Бернара несвежий сухпай, то он сразу подумает на меня, или все-таки допустит, что это мог сделать кто-то еще?»
Я думаю, что это связано с тем, что я дошел до стадии, когда становиться все равно. Так устроен человек, если его очень долго пинает судьба, он перестает реагировать на эти удары, встает и идет новым путем.
Яркий пример этого я видел, будучи студентом. Моему сокурснику за один месяц свалилась целая куча невзгод. Он совершенно незаслуженно засыпал пару зачетных работ, затем его научный проект завернули по причине того, что сворачивали исследования в этой области. Его девушка предпочла ему кого-то постарше. И наконец, из дома пришло известие о том, что его дед ветеран последней войны тронулся умом и устроил дебош.
Все это топило его, проблемы росли как грибы. Пытаясь сделать что-то с жизненными проблемами, он упускал учебу. Наверстывая учебу, он упускал из виду ситуацию дома. И так по кругу. В конце концов, он один на всем потоке умудрился завалить простейший зачет по истории. Когда огласили этот результат, он вдруг улыбнулся, взял свои пожитки и просто вышел из аудитории, помахав всем рукой на прощание.
Больше в институте он не появлялся. Но я знал, что он совершенно спокойно поступил в институт при агентстве теоретической физики. Закончил его с отличием, получил интересную работу, женился и жил счастливым.
Тоже самое, видимо происходило теперь со мной. Я был не из того теста чтобы окончательно сломаться под натиском этих проблем. Но и недостаточно сильным чтобы решительно им противостоять. И тут я просто решаю: «Ну, все надоело мне тащить это коромысло». Просто снимаю с себя ношу и ухожу налегке.