Дилан Лост
Рузвельт
Глава 1
Кто-то говорит, что жизнь в детройтском гетто — это как приговор за предумышленное убийство первой степени. Безапелляционный и пожизненный. Кто-то считает это хронической болезнью без каких-либо видимых ремиссий. Для одних Детройт — давящая на черепушку бластома головного мозга, для других — крематорий, в котором тебя вот-вот зажарят заживо.
Моя жизнь здесь тоже задалась не сразу. Еще в раннем детстве меня сплавили в приют с выбитыми окнами, обвалившейся штукатуркой, изрисованными стенами, гадкой кормежкой и обозленными сиделками. После чего меня удочерили Чарли и Джек, которых я безмерно люблю.
Детройт стал моим диагнозом, клеймом на всю жизнь.
Этот город и губит, и калечит, он может растоптать, а может и вознести. Жизнь здесь — сплошное психическое расстройство, а Детройт — большая психушка, полная ненормальных.
Мы мошенники. Мы карманники. Мы патологические лжецы.
Мы везде видим копов, подвох и способ нажиться.
Это не мы потеряны для общества, а общество потеряно для нас.
И мы боремся. Потому что нам всегда кажется, что кто-то хочет нас уничтожить. Каждая минута каждого дня — это война.
Так было до Артура. До того, как он стал светом софитов. И принес мир на мои кровавые, вечно сражающиеся улицы.
. .
Мы с Хайдом восседали на спинке деревянной скамейки у самого края пустующей парковки, прилегавшей к супермаркету на Вудсток авеню, где уже минут сорок наблюдали за баталией двух водителей, собачившихся из открытых окон своих машин. Полицию здесь можно ждать хоть до самой смерти. Учитывая местную криминальную статистику, дорожные аварии, как фантики, брошенные мимо мусорного ведра, — просто игнорировались.
Никогда не пробовала протухшую мочу, но подозреваю, что вкус у нее мало чем отличался от того пива, которое я медленно цедила, борясь с желанием вытошнить содержимое желудка прямо на тротуар.
Бросив попытки снова влить в себя это пойло, я тупо уставилась на горлышко стеклянной бутылки, где остался отпечаток вишневого блеска для губ.
Болтовня Хайда отлетала от меня рикошетом, потому что всеми ментальными мышцами я была сосредоточена на кармане своей джинсовой юбки, где вот-вот должен завибрировать телефон. Было бы здорово, если бы я ждала звонка от парня моей мечты или пиар-агента из рекламной компании. Но нет, в моем мире все куда прозаичнее.
Кажется, я никогда не смогу закончить школу. Мне сулит депрессия, одиночество, а теперь еще и безработица. И все потому, что я застряла в той отстойной части человечества, которую Евклид проклял, когда придумал математику.
Пару недель назад я завалила экзамен по алгебре. А еще испанский и географию. Но если географию можно было пережить, а испанский подтянуть, то вот алгебра… Выпотрошит из меня кишки. А мой учитель, мистер Таннер, поджарит их на медленном огне и съест на обед.
Так как перспектива все каникулы проторчать в летней школе меня совсем не прельщала, я просьбами, мольбами и даже угрозами все же выбила шанс пересдать итоговый экзамен. Все задания были сданы еще три дня назад. Оставалось только надеяться, что в них набрался хотя бы проходной балл.
На нервной почве желудок крутило, как от эффекта Доплера. Если из-за математики у меня разовьется острая язва, я подам на мистера Таннера в суд.
Паршивая тройка и три свободных месяца лета, разве я о многом прошу?
— Тэдди, я перед кем тут распинаюсь? — Хайд ткнул меня в плечо своим длинным бледным пальцем. — Ты меня вообще слышала?
Я лишь краем уха уловила что-то там про неожиданный поворот судьбы.
Все мои органы чувств уже давно приспособились игнорировать кучу словесного мусора друга. Хайд без конца мог вести светские разговоры о ситкомах семидесятых, модельных показах «Виктории Сикрет» и остальных вещах, до которых мне в тот момент не было никакого дела.
— Да-да, вчерашний выпуск «Топ-модели по-американски» был просто улет. — кивнула я, сделав максимально заинтересованный вид. — За каблуки мисс Джей можно и убить.
Ну или убиться. Грациозной королевой подиума меня уж точно не назовешь.
Хайд покачал головой, изрядно веселясь.
— Ты даже и не близко. Не пьешь пиво, не слушаешь меня. От тебя сегодня никакого толку.
— Не заставляй меня напрягать мозги. Я до сих пор отхожу от зубрежки теоремы косинусов. — сморщилась я.
— Я гей. — выпалил Хайд, невозмутимо пригубив пиво.
Бум. БУМ.
Именно с таким звуком что-то взорвалось внутри меня после этих слов. Я вся натянулась, как струна, не в силах посмотреть другу в лицо. У меня глаза готовы были вывалиться из орбит, а бедро перестало находиться в боевой готовности почувствовать вибрацию телефона.
Кажется, я даже не дышала. Просто таращилась на Хайда, словно он превратился в розового вервольфа прямо у меня на глазах.
— Нет, ты не гей.
— Я абсолютно точно гей, Тэдди.
— Это не смешно.
— А я и не шучу.
— Ты не гей! — снова повторила я. — Ты не можешь быть геем. Сэм Смит гей. А ты не Сэм Смит, ты Хайден Брукс. Куришь как паровоз, всюду толкаешь дурь, смотришь «Фокс Спорт» и ненавидишь Риану.
— Я не ненавижу Риану, — хохотнул друг.
До моих ушей донеслись грязные ругательства — это водители на дороге начали орать друг на друга еще громче, почти затевая между собой драку. Я была бы не против, если бы сейчас их зажевала огромная дереводробилка. У меня жизнь трещит по швам, неужели я не заслужила пару хотя бы минут скорби в тишине?
— Детки, огонька не найдется? — у нашей скамейки остановился бездомный.
В его заросших густой бородой губах дрожала помятая сигарета.
Дереводробилка. Дереводробилка. Дереводробилка!!!
Вытащив из кармана джинсов зажигалку, Хайд прикурил ему сигарету, и попрошайка, пошарив еще пару минут в мусорном баке, удалился.
— Тэдди? — смеясь, Хайд приподнял локон волос, закрывавший вид на мое шокированное лицо.
Он нагнулся так близко, что я могла почувствовать вкус одеколона, который когда-то рекламировал Джуд Лоу.
— Ты как там? — спросил он.
— Волчанка. — сказала я.
Это наше стоп-слово. Оно означает «завязывай с этим дерьмом, пока я не надрала тебе задницу». «Волчанка» означает, что мы продолжаем диалог с самой повышенной серьезностью и концентрацией.
— Ты расстроена чуть больше, чем мне хотелось бы, — Хайд смотрел на меня так, что я сразу поняла — «волчанка» здесь не сработает.
Теперь очередь в дереводробилку хотела занять я сама.
— Подожди. Дай прийти в себя. — сказала я, пытаясь избавиться от острого желания подышать в бумажный пакетик.
Медленно сканируя своего друга, я пыталась разглядеть вещи, которых не замечала (или не желала замечать?) в нем раньше.
Боже, какая же я тупица.
Хайд ведь всегда одевался, укладывал волосы и помогал кому-то с девчачьими проблемами гораздо лучше меня. Он был немного субтильным, небольшого роста, но при всем при этом выглядел, как модель с обложки журнала «CQ» (а в наших трущобах, чтобы вы знали, в журнал обычно попадают только в раздел криминалистики, и то либо в колонку «Разыскиваются», либо неопознанными искалеченными трупами). И вы бы только видели его маникюр — во всем гетто вы не найдете никого с такими опрятными и ухоженными ногтями. Да и вообще, Хайд — единственный знакомый мне парень, у которого есть профиль в «Тиндере», фен для волос, и диск со всеми частями «Классного мюзикла» с Заком Эфроном на обложке.
Вселенная буквально кричала мне о том, что мой друг — гей, а я упорно игнорировала ее.
Хайд рассмеялся и, отставив пиво, обвил мои плечи своими длинными, руками, к которым я уже успела привыкнуть за несколько лет нашей крепкой дружбы.
— Ты меня подставил. — заявила я.
— Каким образом?
Я устроила голову на его костлявом плече и начала нервно играться с железным треугольником, висящим у него на цепочке.
— Ты был моим последним шансом, — неверяще покачала головой я. — У меня ведь все было спланировано наперед. Мы должны были пожениться лет через десять, арендовать коттедж где-нибудь на окраине города и разводить там породы собак. А теперь все кончено. Кто возьмет меня в жены? Я состарюсь в одиночестве и умру среди консервов.