Мы смотрели друг на друга пару секунд.
— Извини, — сказала я, немного успокоившись. — Мне просто больно. И я зла. Просто невероятно зла, Артур.
— Я понимаю.
Заметив поднимающийся ветер, он снял с себя пиджак, чтобы накинуть его мне на плечи. И я почему-то была несказанно рада этому жесту такого знакомого, родного Артура, которого я полюбила.
— Почему ты не сказал мне? — спросила я, пока он плотнее укутывал меня в пиджак. — Про своего отца? Про все?
— А что бы это поменяло? Ты бы отказалась от меня, узнав правду? Или стала бы от этого любить меня меньше?
— Нет, — сказала я. — Но это изменило бы сегодняшний день. Я бы не стояла перед твоим отцом, испуганная, как олень в свете фар грузовика. Он наговорил много ужасных вещей, Артур, но будь я в курсе обо всем… Все было бы иначе.
— Мне жаль, Тэдди. Извини, я…
— Уже слишком поздно для извинений.
— Но почему?
— Потому что ты заигрался! — выкрикнула я.
Пришлось проглотить ком, застрявший в горле, чтобы продолжить.
— Помнишь, я говорила тебе, что наши игры до добра не доведут? Я даже не представляла тогда, как крупно ошибалась.
— Тэдди, — тихо сказал он, словно умоляя.
Умоляя меня не продолжать.
— Мы ведь никогда с тобой, на самом деле, не играли, Артур. Это ты вел игру, а я не знала правил. И даже не задумывалась о них. Ты играл мною, а не со мной.
— Неправда.
— Что насчет нашей первой встречи? Это правда была случайность?
— Нет.
— И что ты хотел сделать?
— Увидеть тебя в кафе. Подкупить какую-нибудь шпану, чтобы они вдарили мне пару раз по лицу. Подружиться с тобой, убедиться, что ты хороший человек. И начать действовать. Помочь тебе и твоей семье. Хоть чем-нибудь. Сделать то, чего мой отец никогда не сделал бы. Сделать то, чего хотела бы Анна. Спасти цветок по имени «Рузвельт».
— Так «Рузвельт» — это всего лишь план?
— Нет. Ты же и сама прекрасно понимаешь, что это не так. Все вышло из-под контроля, Тэдди. «Рузвельт» в итоге стал чем-то большим. Чем-то прекрасным. Не поддающимся никакому объяснению.
— Ты вообще любил меня?! — в уголках моих глаз начали собираться слезы.
— Чертовски сильно! И до сих пор люблю! Поэтому я молчал. В какой-то момент это все потеряло для меня смысл. Отец, вся застройка Истерн-Маркет и банкротство. Я влюбился в тебя, и наконец смог дышать полной грудью. План исчез. А я был просто счастлив. Впервые после того, как Анна…
Он не договорил. Машина Адама остановилась у обочины, и он опустил окно с водительского места.
— Карета подана.
Артур в один шаг оказался рядом со мной и положил руки мне на плечи.
— Я не могу сказать тебе остаться. Но могу попросить уехать со мной, а не с ним. Мне нужно все тебе объяснить, Тэдди. Ты должна знать.
— Лучше пусть будет так.
— Нет.
— Жизнь — это не сказка. — грустно улыбнулась я. — Но раньше я думала, что это из-за того, что я никудышная принцесса, но, оказывается, и из тебя принц тоже не очень. Благодаря стараниям твоего отца все единороги в моем мире умерли. Мне нужно время, чтобы разобраться. Потому что я не знаю, что делать дальше.
— Давай резче, Тэдди, или мне тут вечность торчать? — нетерпеливо пробасил со своего места Адам.
— Иду.
Под траурный взгляд Артура я обошла машину и забралась внутрь. Прежде чем мы со скрипом шин тронулись с места, парень подбежал к моему окну.
— Я люблю тебя, Тэдди. Это все было правдой. Я не оставлю все вот так. Я буду бороться за тебя. Знаешь, почему?
— Почему? — проговорила я одними губами, даже не смотря в его сторону.
— Потому что Картеры не сдаются.
Адаму все же надоело быть свидетелем нашей набирающей обороты драмы, поэтому он вдавил педаль газа в пол. И остались позади роскошный отель, Артур, его отец, их общая боль и горе, и ожерелье, которое никогда не достанется Анне. Затем закрылись ворота Даунтауна, погасли последние огни его небоскребов.
— Тебе за сегодня не заплатят, ты в курсе? — сказала я, повернувшись к Адаму.
— Я у этих мажоров стащил столько кошельков, что свои чертовы сто баксов вместе с чаевыми они могут запихнуть себе в задницу.
Он стряхивал пепел с сигареты прямо в открытое окно.
— Никогда не думала, что скажу это… но спасибо тебе, Адам.
— Ну не за что, наверно, — смутился он.
И продолжил курить дальше.
Молчаливость Адама в машине вполне могла бы сойти за обходительность. На мгновение он даже показался мне… нормальным. Не зря все же Хайд что-то в нем нашёл.
Всю дорогу я думала о том, как надену любимые сиреневые носки с коровами, усядусь на скрипучий диван и включу первое попавшееся телешоу, чтобы отвлечься от мыслей о том, что вечер моей мечты обернулся кошмаром.
О том, что для нас с Артуром наступили тяжелые времена.
О том, что я так и не попробовала шоколадный фонтан.
Я заметила, что мы остановились у моего дома, только когда Адам спросил:
— У тебя в холодильнике ничего не завалялось?
— Есть, наверно, банка пива, сухарики и остатки чесночного соуса, если он еще не протух.
— Сгодится, — Адам заглушил двигатель и вышел из машины.
Мы проходили мимо зеленой лужайки, слишком пустой без припаркованного на ней старого пикапа. От вида темного пятна с промятой травой, где раньше стояла родная посудина, противно ёкнуло в сердце.
Адам, заступив за порог дома, сразу же направился к холодильнику, а я… застыла. Застыла, испугавшись царившей вокруг тишины и неподвижности.
Желудок скрутило. И стало вдруг холодно, словно из меня вынули душу. Я вдруг поняла — сейчас будет очень больно. А через секунду, спотыкаясь, побежала к лестнице, через ступеньку поднимаясь наверх.
«Только не это. Прошу. Умоляю. Только не он».
Узкий коридор второго этажа, словно маленькими могилками, был усеян сгорбившимися, прислонившимися к стенам людьми. Их каменные тела зашевелились, только когда я прошла в самую середину этого самодельного кладбища.
— Тэдди! — кто-то плакал. — У тебя телефон был выключен!
— Когда приставы приехали за пикапом, он просто не выдержал. Он упал и…он не вставал. Он потерял сознание. На скорую не было денег, а отвезти его в больницу не на чем, и мы…
Я пропускала все мимо ушей. Я просто двигалась вперед, повторяя про себя: «Нет. Нет. Пожалуйста».
Я никогда не забуду, с каким лицом Джек в тот вечер вышел из комнаты. Словно он оставил за ее дверью все самое светлое и живое, что в нем было. Словно он больше никогда не будет счастливым.
— Нет! — выдохнула я.
«Только не Чарли».
— Пап? — я осторожно зашла в комнату, боясь каждого своего шага по скрипящей половице.
Чарли лежал в кровати, глубоко дыша. Лоб его покрыла испарина, и руки безвольно покоились на простыне. Наплевав на платье Сильвии, я опустилась на колени рядом с отцом, склонившись к его лицу.
— Прости, пап, что я так поздно. Я же утопила свой телефон, помнишь? Не смогла взять трубку.
— Ничего, детка, — он с трудом смог сфокусировать на мне свой взгляд. — Я не хотел испортить твой лучший вечер. Но ты здесь. Ты здесь, и я счастлив.
— Я тоже. Я счастлива, папа, — прошептала я.
Говорить в полный голос я не могла. Он сорвётся на жалобный писк прямо посреди предложения. Превратится в глухой вой и повзрывает все окна на этаже.
— Обещаешь?
Я протянула отцу мизинчик, который он не с первой попытки, но все же обхватил своим.
— Обещаю.
Мой дорогой, любимый Чарли. Для меня он всегда был самым большим, самым сильным и здоровым на свете. Из тех людей, кто может без молотка забить гвоздь и одной рукой приподнять грузовик.
Но сейчас он выглядел больным, не способным удержать даже столовую ложку. Он выглядел умирающим, уходящим от меня куда-то совсем далеко.
— Чарли? — позвала я. — Тогда в гараже, в начале каникул, ты знал? Что это будет наше с тобой последнее лето?