Пристыженный брат опустил голову в пол, где я нервно теребила уголок квадратного коврика.
— А Джек? — тихо спросил Джулиан. — Он мне кто?
Чарли тяжко вздохнул. Придерживаясь за косяк двери, он прошел к нам и опустился на краешек ванны.
— Ты не дашь нам минутку, детка? — обратился он ко мне.
— Конечно, — я поспешно встала и вышла в коридор.
Отец слабо кивнул мне напоследок, и я прикрыла за собой дверь. Соблазн остаться и подслушать из разговор был велик. Но Чарли никогда ничего не делал просто так. Значит, для моих ушей эти слова не предназначались.
Я ушла в свою комнату. Слезы душили меня, словно затянутая на горле леска. Наплакавшись вдоволь, я быстро уснула, уткнувшись лицом в последнюю сухую подушку.
Хотя навряд ли это можно назвать сном. Я несколько раз подряд просыпалась от кошмаров. Не помогал ни включенный свет, ни музыка в наушниках.
Я все думала. О том, что скоро может не быть этой комнаты, кровати и цветных подушек разных форм и размеров. Не будет старого креслица, стенда с фотографиями Парижа и красивых слов на французском. Но жалко мне было вовсе не предметы, а то, сколько воспоминаний с ними связано.
Вся моя жизнь в этой комнатушке, где были не только слезы.
Здесь Хайд врубал хиты Шакиры и исполнял дикие танцы, виляя бедрами во все стороны. Чарли каждую осень чинил мои окна, чтобы я не мерзла по ночам. Кара после пижамных вечеринок спала рядом со мной, разложившись звездой, и вечно отбирала у меня одеяло.
Здесь мы были вдвоем с Артуром.
В самый первый день, когда я встретила его.
И в тот раз, когда он ночевал у нас после знакомства с Николь.
Когда у меня горели губы от его поцелуев. Я всягорела. И унеслась в другое измерение, где рай казался вполне досягаемым.
Отчаявшись, я решила выбраться из кровати и пройти к комоду. К Ящику Пандоры, где лежали «забытые» часы Артура. Кто бы мог подумать, что с помощью них он решит проверить мою благонадежность?
Смотря на эти ролексы и черный пиджак, в который Артур укутал меня от ветра после злополучного выпускного вечера, я невольно вспоминала и другие дни.
Когда его запах не был фантомом забытого пиджака, и мир был еще совсем маленьким и принадлежал только нам двоим.
Мы просто лежали на кровати, Артур опирался на согнутые руки, чтобы сильно не давить на меня своим телом, но я двинула ему по локтям, отчего они разъехались в стороны, и парень от неожиданности упал на меня, придавливая к кровати.
— Я же раздавлю тебя, — смеялся он.
— Ну и что. Это будет лучшая смерть.
Я прижимала его к себе. Ногами, руками. Всеми подручными средствами. Всеми существующими и несуществующими конечностями. Лишь бы только он был ближе.
Не знаю, догадался ли тогда он о моих психопатских наклонностях, но тем не менее прижался ещё плотнее и обернул вокруг меня руки, лицом уткнувшись в изгиб шеи.
Я не дышала. Да мне было и не нужно. Вена на лбу, наверно, вздулась как канат. Ну и пусть.
Мне хотелось больше. Я обернула ноги вокруг его талии и крепко обняла.
Тогда я была готова к смерти.
Вот так. Сиамские близнецы, сшитые плашмя. Нефункциональная человеческая многоножка. Чудовище с кучей торчащих конечностей.
Прижимая Артура все ближе, я вдыхала запах его чистых рубашек и кондиционера для волос. Мой самый любимый запах на свете.
Я подумала, что если где-то и должна циркулировать бесконечность, то, наверно, именно тут. Здесь и сейчас, пусть она застрянет в этом моменте, где я абсолютно счастлива.
Хорошо, что никто тогда не сказал мне. Что в конце моей бесконечности будет обрыв.
Глава 25
Вспомнив посреди ночи про гору посуды, накопившейся в раковине, я решила помыть ее прежде, чем она заплесневеет.
Однако вместо кучи грязных тарелок и кастрюль на кухне я обнаружила Джека. Он сидел на табуретке, сложив ногу на ногу, и курил, сбрасывая ошметки пепла в пустую банку из-под кофе.
Я остановилась в нескольких футах от него. Нас разделял обеденный стол, холодильник и непроницаемая маска, застывшая на его лице.
Мы не виделись несколько дней. И не разговаривали друг с другом уже больше недели.
Не сказав ни слова, он пододвинул мне толстый запечатанный конверт с прикрепленной к нему запиской на светло-розовой бумаге.
«Дорогая Теодора Картер,
Ты выполнила свою часть сделки, поэтому я делаю то же самое.
Если у тебя возникнут вопросы по документам, номер телефона моего адвоката на обратной стороне записки.
Будь счастлива!
С Уважением, М.К. Роджерс»
Внутри пузатого конверта находились прошитые бумаги, содержание которых включало в себя миллиард неизвестных мне слов. Единственным, что я разобрала, были судебные постановления о том, что процедура банкротства по Джеку прекращена, и самое главное — внутри были права собственности на наш дом.
Роджерс, может быть, никудышный отец, да и вообще в целом плохой человек, но бизнесмен и партнер из него получился довольно ответственный. К выполнению обязательств он подходил максимально серьезно.
Ну вот и все. Больше никакого банкротства. Как и мыслей о том, что нам придется жить на улице.
Больше никакого Артура.
Со злости порвав записку на части, я кинула ошметки в центр стола.
— Ты ужинал? — спросила я до сих пор молчавшего Джека.
Он отрицательно помотал головой.
— Хочешь что-нибудь поесть?
Снова помотал головой.
— Хочешь рассказать, как прошел твой день?
На этот раз я не удостоилась даже движения головой. Джек обернулся к раковине и включил кран, чтобы потушить тлевший окурок. Затем, встав со своего места, он молча отряхнул джинсы с дыркой на колене, засунул пачку сигарет в задний карман и двинулся к выходу.
Так и не сказав ни слова.
Резким движением раскрыв верхний кухонный ящик, я схватила первую попавшуюся тарелку, замахнулась и бросила ее на пол так, что ошметки разлетелись по всей комнате.
Только неожиданный громкий звук заставил его остановиться. Джек замер в паре шагов от двери, все еще стоя ко мне спиной.
Я уже потянулась к следующей тарелке.
Вечно забываю, что Джек не понимает слов. Он говорит на языке слез, криков, свиста пуль и битой посуды. Ему проще ориентироваться в хаосе и искать ответы на всех кругах ада — другой жизни он просто не знает. Чтобы хоть как-то достучаться до его мира, заставить его послушать хоть немного, нужно было сначала что-то разрушить.
Тарелки и блюдца разбивались об пол одна за другой, а Джек безмолвно наблюдал, как я казню этих невинных керамических жертв.
В моей руке оказалась старая покоцанная кружка с изображением зебры Марти из «Мадагаскара».
— Ну давай, бросай, — подбодрил меня Джек, заметив, что я вдруг застопорилась.
Рука, крепко сжимающая чашку, угрожающе зависла у меня над головой. С непроницаемыми выражениями лица мы с Джеком застыли друг напротив друга.
— Это любимая кружка Джулиана, — тихо сказала я.
Он пил из нее с самого детства.
— Он назвал тебя идиоткой, а меня — жалким бесчувственным алкоголиком.
— Ты слышал?
— В этом доме всегда была хреновая звукоизоляция. Все те песенки, которые ты напеваешь в душе, мы тоже прекрасно слышим.
— Ты не можешь винить Джулиана. Ему больно! — возразила я. — И страшно.
Джек только кивнул.
— Раз уж ты на него ни капельки не злишься, то к чему вся эта клоунада? Что ты делаешь, Тэдди?
— Привлекаю внимание.
— Зачем? Что тебе нужно?
— Отец, — ответила я, смаргивая слезы.
— Он у тебя есть.
— Да, один. А как насчет второго? Или ты уже не считаешь себя частью семьи?
— Черт.
Понимая, что я не сдамся, он первый опустил взгляд. Затем, вздохнув, открыл дверцу холодильника и достал оттуда бутылку пива.