– Не смей, – жарко зашептал рыбак. – Это не отец. Это нелюдь. Она гипнотизирует тебя. Она съест твою душу. Скажи ей, чтобы отдала звезду. Быстрее! Мы же падаем!
Далька икнул от страха и пролепетал:
– Отдай соль.
– Держи-и…
Звезда качнулась и, обогнув тварь, поплыла к рыбаку. Тот ухватился за неё и потащил к челноку. А Далька остался один, не в силах отвести взгляда от тускнеющего отцовского силуэта. И зачарованно снимал кастеты.
Пальцы, коснувшиеся тени, пронзила жгучая боль. Тварь ухватила руку и притянула к себе. В лицо пахнуло морозом. Но Далька не верил, не чувствовал сковавшего онемения. Хотелось только одного – разглядеть живого отца.
– Идиот!
Алюминиевая пика проткнула льдистую бесцветную глазницу, и тень рассыпалась.
Рыбак подхватил Дальку, мощными гребком добрался до челнока и затолкал в него обмякшее тело. Залез сам, спешно захлопнул дверь и задвинул засов. Затем подрагивающими пальцами отвинтил колпачок на фляжке и влил парню в рот разведённый спирт. Далька закашлялся, отплёвываясь, и попытался сесть.
– Не обморозился?
– Я нормально, нормально…
– Смотри мне.
Рыбак покачал головой и взялся за управление.
Далька с трудом привстал, чтобы наблюдать посадку. Голова гудела, от спирта во рту набиралась едва сглатываемая солёная слюна. Хотелось прилечь, но он в первый раз в жизни мог увидеть свой город с такой высоты. И лучше смотреть на него, чем вспоминать, что случилось минуты назад.
Внизу показался нижний слой рваного неба. Затем челнок вынырнул из красноватых облаков и набрал скорость. Их отнесло далеко от стартового полигона, и рыбак что есть силы качал рулевые меха, ругаясь на ветер.
А Далька улыбался, рассматривая компактные городские домики с будто подстриженными крышами, на которых росли коробки дымоходов. Вон прорезь главной улицы. Ратуша. Вон обнесённая колючей проволокой фабрика, куда сдаётся добытая соль. Там её перетирают в порошок, чтобы удобрять поля, изготавливают таблетки-монеты, варят лекарства и заправляют лампы. В общем, самое главное место на свете. Вон старый пруд, вон дорога в столицу. Вон и полигон, на котором в стартовых гнёздах застыли рыбацкие челноки. Ждут полёта.
А та мелкая подвижная точка – Сольга. Бегает по полигону и машет. Далька помахал в ответ. Кисть правой руки едва слушалась.
– Переживаешь, что он его убил?
– Нельзя убить мёртвого, – Далька устало вздохнул и скосил взгляд на Сольгу.
Они лежали на крыше, ожидая наступления тёмного вечера. Где-то под ними, на третьем этаже, Далькина мать срочно собирала брата в больницу. Полученных от рыбака трёх обёрнутых в непроницаемую ткань брикетов соли должно было хватить на полный курс лечения. Или хотя бы на серьёзную передышку.
Сам рыбак, рассчитавшись с таможней, проводил Дальку с Сольгой домой, чтобы не ограбили, и получил от матери сполна – та кричала и даже замахнулась на него, когда услышала про успешную рыбалку без защитных костюмов. Хорошо, что сапожник её успокоил. А Далька убежал на крышу.
– Сольга, я просто не знаю. Но я чувствовал, что это отец.
– Постарайся забыть, – Сольга привстала и ткнула Дальку в бок. – Это был гипноз. Наши души уходят на небо и перерождаются в тени. И тени нападают на нас, пока луна хоть краешком закрывает солнце. Но они уже не мы. Не люди.
– Вот и рыбак так говорит. Все так говорят.
– Если они помнят нас, то зачем нападают? Зачем отец напал на тебя? Он же напал? Это ересь и враки, что они ещё что-то чувствуют.
– Сольга, я был наживкой. Успешной наживкой, потому что рыбак с Пульгой поняли, что тень отца меня видит. Различает. Это же редкость, удача!
Сольга не дала договорить:
– А почему тогда нужно выждать после смерти кого-то из родни, чтобы летать на небо? Почему в солевые рыбаки идут только те, у кого смерть в роду забылась? Всё просто. Печать недавней потери притягивает тени. Они её чуют. Им проще гипнотизировать именно таких! Как ты. И приманивать солью. Ты страшно рисковал. И нисколечко они не помогают. Если бы помогали, то сбрасывали бы нам звёзды с неба.
Сольга, улыбаясь, показала язык.
– А если они не могут?
– Ага, убивать могут, а помочь – нет. За-ме-ча-тель-но!
Далька решил больше не спорить. Какой смысл, когда обмороженная рука почти не подчиняется, а покалывающие ледяные искры уже добрались до ключицы? Тем более что Сольга, такая красивая и уверенная в правоте, впервые сжимала Далькину ладонь. Холодную и непослушную.
– Знаешь, я утром могу проспать. Мать-то в больнице с братом будет. Ты разбуди меня, пожалуйста. Дверь не закрою.