Зачем ей всё это?
Олинн и сама не знала. Столько дней она боролась с тем, чтобы душа монаха не ушла в Тёмный чертог. Но зачем?
Странно это.
Она зачерпнула ведром воды, вернулась в избушку, разожгла огонь в очаге. Нужно сделать отвар…
Подошла, чтобы забрать кружку, стоявшую у лежанки. И ощутила что-то… Будто облако набежало на солнце… Или словно сквозняком потянуло.
И прежде, чем Олинн успела понять, что это было, цепкие пальцы монаха впились в её запястье и потянули на себя, так что она не удержалась и упала на лежанку. Даже вскрикнуть не успела, потому что вторая ладонь крепко зажала ей рот, притягивая к себе.
От страха она оцепенела и не в силах была сопротивляться, настолько это нападение оказалось неожиданным. Но монах подержал её так всего лишь несколько мгновений, точно прислушивался, а потом медленно разжал пальцы. Олинн, оттолкнулась ногами, почти отпрыгнув от лежанки, бросилась прочь к противоположной стене избушки. Закричала бы, да горло перехватило от страха.
− Ты спятил что ли?! — воскликнула она хриплым полушёпотом, нащупывая одной рукой кочергу.
Но монах, видимо, потратил на этот бросок все свои силы, потому что тяжело откинулся на подушку, на мгновенье закрыл глаза, и на лбу у него отчётливо выступили бисерины пота. Олинн хотела позвать Торвальда, но потом вспомнила, что сама же отправила его в ситту. И вернётся он, скорее всего, завтра.
И вот, как раз в этот момент, Бьорн и пришёл в себя! Ну что за подлость!
А монах медленно открыл глаза, чуть приподнялся на локтях и теперь уже внимательно посмотрел на Олинн. Не просто посмотрел, он словно пригвоздил её этим взглядом к бревенчатой стене избушки.
Потому что никогда раньше Олинн не видела таких глаз.
Здесь, в Олруде, все мужчины сплошь голубоглазы и светловолосы. Северяне все такие. Люди с Солёных островов, те рыжие и веснушчатые, иннари, наоборот, темноволосые с раскосыми чёрными глазами. У вьёлей глаза серые, как поздние туманы Великой Эль. А полукровки, такие, как Олинн, они разные. Но вот таких зелёных глаз она не видела здесь ни у кого. И это была какая-то совсем светлая зелень, прозрачная, как дымка весеннего леса. Завораживающая…
А на фоне чёрных бровей и косматых волос, на фоне загорелой кожи монаха этот взгляд казался таким глубоким, почти бездонным… странным, пугающим, и… притягательным одновременно.
До этого, пока Бьорн лежал в беспамятстве, пока был слаб, в нём словно не было души, только тело, о котором она заботилась. Но вот он пришёл в себя, посмотрел на неё, и её собственная душа ушла в пятки, потому что такого взгляда стоило бояться. За ним скрывалось что-то дикое, необузданное и страшное, что-то такое, отчего сердце Олинн забилось, как у зайца, которого вот-вот настигнет волк.
А если он её убьёт?! Ох, прав был Торвальд! А она глупая пичужка! И она тут совсем одна1
− Где я? — спросил монах хрипло, обшаривая внимательным взглядом тёмные углы комнаты.
Голос у него был низкий, глухой и тоже пугающий, под стать его космам и бороде.
− В−в−в… в Илла−Марейне, близ Олруда, − пробормотала Олинн, цепляясь пальцами за бревенчатую стену и отступая назад к очагу.
− А это что? — он указал двумя пальцами куда-то в сторону шкафа с настойками и травами Тильды, что пучками висели на стене.
— Это… избушка нашей вёльвы, − ответила Олинн, сглотнув.
А в голове мысли метались беспорядочно, где-то между: «сейчас же бежать отсюда без оглядки», «ударить монаха кочергой и бежать без оглядки» и «подмешать в отвар монаху сон-травы и… бежать без оглядки». В любом случае, бежать без оглядки было самым подходящим вариантом, но ноги у неё словно пристыли к полу.
Всё-таки она трусиха. Хотя волков не боится, болот не боится, а какого-то монаха испугалась до дрожи в пальцах. Но тут же вспомнилась та серебряная звезда, которая без следа исчезла на её ладони, и Олинн поняла, что сейчас он спросит её об этом, и… В общем, вряд ли ей удастся складно соврать под его пронизывающим взглядом.
А ну как он подумает, что это она её украла?! Да она бы в жизни ничего чужого не взяла! Но… как она всё ему объяснит?
И мысль, что он подумает, будто она воровка, оказалась особенно неприятной.
Но воинственный блеск в глазах Бьорна быстро угас. Он покрутил головой, пытаясь осмотреть избушку, поморщился, явно чувствуя боль, и, дотронувшись пальцами до шрама на щеке, спросил как-то неуверенно: