— А что? — спросила Зина.
— Рыжик табун диких коз привел.
— Тарзан их угонит.
— Я его привязал.
— Что за Рыжик у вас появился? — спросила Анна.
— Позапрошлый год рысь дикую козу весной задавила, остался у нее детеныш, рыжий-рыжий. Мы его выходили. Год прожил. Потом стал в степь убегать. Семьей обзавелся. Теперь, как только какая беда: волки нападут или пурга, он свою семью к нам на стоянку ведет. Глядишь, дорогой к нему и другие козы припарятся. Поначалу его козлиха с козленком боялись нас. Теперь ничего, пообвыкли. Утром рано выйдешь, а они на тырле[8] лизунцами лакомятся или по двору расхаживают, в кормушках овес пробуют.
В окна забарабанил ветер.
— Аннушка, ты в Москву на ВДНХа ездила? — казалось бы, без всякой связи с рассказом о дикой козе спросила Зина.
— Ездила.
— Интересно? Я ведь еще ни в одном городе-то не бывала. Совсем темная.
— У тебя все впереди. А я как в сказке побывала. Жила в гостинице «Россия». Подойду к окну: Красная площадь, кремлевские башни. Верю и не верю. Потом была в Третьяковке, в Большом театре, во Дворце съездов.
— А какие там люди-то? — допытывалась Зина.
— С рогами, — вставил Петька и поднял два пальца над головой.
— Тебя не спрашивают, — отмахнулась от него Зина.
— Люди? Да всякие. На заводах мне не привелось быть, а так много приезжих… С одним парнем там познакомилась, хотела любовь закрутить, так он сбежал.
— Интересно-то как, — загорелись глаза у Зины. — Аннушка, расскажи.
— В гостинице на нашем этаже ресторан был. Я там ужинала. Официантом работал парень, чернявенький такой. А в руках сила — быка за хвост удержит. Бегом по залу носится. Вилочки, ножички подносит, салфеточкой крошки со скатерти стряхнет, обворожительно улыбнется. Словом, артист, да и только.
Смотрела я на него, смотрела, жалко мне парня стало. Мыслимое ли дело, мужчине с тарелками на кухне возиться? Я ему и говорю: «Худо живете, Станислав Янович. Зря жизнь проживаете». А он: «Как вас понимать?» — «Очень просто, — говорю. — Поедемте к нам, в Забайкалье. Дадим вам полеводческую бригаду, посадим на «Кировца». Эх и машина! С нее вся степь на сто верст видна».
— Ну и он что? — усмехнулся Олег.
— Глаза бегают, не знает, что сказать. А потом спрашивает: «А верно, что у вас медведи по улице ходят?» Вижу, парень безнадежный, и говорю ему: «Медведи-то что, пустяк. Задавит одного, от силы двух человек и — сытый. Вот волк — это зверь. В прошлом году ворвалась стая волков в село, что понаделала».
— Ой, Аннушка, — смеялась Зина. — Так человека перепугать недолго.
— Округлились глаза у него. «Ну как, Станислав Янович? — спрашиваю. — Махнем к нам?» А он: «Надо подумать». А сам не смотрит на меня, сбежал на кухню и больше ни разу не показался.
— Надо же, какой темный народ, — проговорил Петька.
Олег встал.
— Пошли овец поить.
В кошаре было полутемно: провода замкнуло, парни разыскали где-то старый фонарь, и он мутным пятном висел на стене под потолком. «Что же сейчас делает Алеша? — гадала Анна. — Наверное, дома, с женой и дочерью». И где-то под сердцем шевельнулось непрошеное чувство ревности.
Когда Алексей выехал из гаража, туча уже висела над селом, заречные горы утонули в густом снегопаде. Ветер по улицам гнал обрывки газет, врывался в сенники, и из них, точно огромные черные птицы, в низкое серое небо взлетали пласты сена.
Не доезжая до усадьбы Огневых, Федор остановил трактор.
— Я на минутку домой забегу.
Федор ушел. Алексей с любопытством рассматривал большой пятистенный дом Огневых, под окнами которого темнели пять разлапистых елей. На их вершинах, точно табунки пташек, покачивались продолговатые шишки. Ветер с яростью набрасывался на деревья. Они помахивали ветками и, прижимаясь к окнам, уклонялись от него.
Когда-то на этом месте стояла маленькая избушка, крытая драньем, казака Ивана Огнева. Родители его рано умерли, и с пятнадцати лет ему пришлось батрачить. К службе он нажил всего-навсего богатства — коня, шашку и седло. После действительной вернулся в родную станицу, починил домишко и женился на Татьяне Бургуловой. Жена ему попала работящая, заботливая. Собой была неказистая, зато рожала только сыновей. И принесла она Ивану пять казачат. Радовался батрак: вырастут сыновья, помогут из нужды выбиться. И вот когда родился пятый ребенок, посадил Иван под окнами пять елей.
— Если так пойдет дело дальше, то как в лесу, Иван, жить будешь, — посмеивались станичники.
— Какой ты казак, если не вырастил сына и не посадил дерево, — отшучивался Иван.