Началась империалистическая война. Три года воевал Иван Огнев. Вернулся с фронта полным георгиевским кавалером и большевиком. Потом вместе с Лазо бил семеновцев, партизанил. А когда пришло мирное время, создал коммуну в станице, потом колхоз, стал председателем. А тем временем выросли сыновья, на зависть всему селу крепкие, сильные, и умом бог никого из них не обидел.
А тут опять война. В первый же день Иван Прохорович Огнев, передав ключи и колхозную печать агроному Нине Васильевне Дороховой, вместе с сыновьями ушел на фронт. Отважными воинами были Огневы. Двое из сыновей Ивана Прохоровича погибли под Москвой, один остался лежать в Сталинграде на Мамаевом кургане, четвертый под Курском, а самого Ивана Прохоровича пробила фашистская пуля на ступеньках рейхстага в Берлине. Татьяна Аверьяновна узнала о смерти мужа, схватилась за сердце, прилегла на кровать, попросила невестку укрыть ее — и больше не встала.
Вернулся с фронта только один из Огневых, Матвей Иванович, вернулся полным кавалером орденов Славы, с двумя орденами Боевого Красного Знамени и пятью медалями. Он-то в конце пятидесятых годов и построил этот дом на месте отцовской избушки.
Алексей смотрел на второе от угла окно, которого робко касалась ветка ели. Когда-то вечерами он тихо подкрадывался к этому окну и осторожно стучал в переплет рамы. Потом они с Анной уходили к Онону и подолгу сидели на берегу, слушая плеск волн и ночные шорохи. И было в этом что-то волшебное, таинственное.
Появился Федор в унтах из оленьего камуса, полушубке и в мохнатой шапке. Алексей окинул его взглядом:
— Вы как на северный полюс собрались.
— Нам тоже где-то зимовать придется.
Через час они были уже далеко от села, среди бушующей степи.
— Послушайте, Федор Степанович, вы хоть маленько представляете, куда мы едем? — спросил Алексей.
— А как же. На стоянку Найданова.
— По компасу или как? Я даже капот плохо вижу, И едем вроде куда-то назад.
— Не беспокойтесь, Алексей Петрович. Я же последний потомок тунгусского князя Гантимурова. Таких людей буряты раньше называли саган ясу — люди с белой костью. Мои предки зверя за версту по запаху чуяли. А дорогу на чабанскую стоянку найдем — это дело для меня пустяшное.
Алексей знал, что когда-то в Забайкалье жил князь Гантимуров, который объединял большинство тунгусских кочевников. Дальние предки Федора по материнской линии вышли из тунгусов. Когда их спрашивали: «Чьи вы люди?» Они отвечали: «Гантимуровы». Постепенно это слово стало фамилией. Алексей посмотрел на Федора. Ему было лет двадцать пять. Красивое смуглое лицо с широкими бровями. Крепкие зубы. Упрямый подбородок.
— Чудеса. Вот уж никогда не думал, что доведется дело иметь с князьями. Я уже и не знаю, как мне и вести себя с вами, — поддержал шутку Алексей.
Федор хмыкнул:
— Вести как себя, говорите? Известно, как с князем.
— А если я об этом представления не имею?
— Ничего, научитесь.
— А вы, случайно, не сын Степана Тихоновича Гантимурова?
— Да. Помните отца?
— Как не помнить, — улыбнулся Алексей. — Перед войной мы, у вас из огорода горох воровали. Я попался. Вместо гороха крапивы попробовал. До сих пор одно место чешется. После войны отца вашего бригадиром назначили. Отказался, забрал семью и в город уехал. Вам тогда лет семь было.
— Пять.
— Это хорошо, что Степан Тихонович вернулся. Хлебороб он добрый. А мне как раз такие люди нужны.
— Не вернулся отец, — виновато ответил Федор.
— Не вернулся?
— Совесть не позволяет старику взять курс на родную бухту. Вы говорите, уехал. А он не уехал, а сбежал. И в самое трудное для колхоза время. Дезертировал, как выражается отец. Вернуться, а какими глазами смотреть на людей? Вот оно, какое дело. Фашистских пуль не боялся, смерти не боялся. Два раза ранен был, имеет три ордена и четыре медали. А вот от разрухи убежал, товарищей своих предал.
— Вы уж чересчур хватили. О детях он в то время думал.
— Оправдываете. А я люблю вещи своими именами называть.
— Напишите ему, пусть приезжает. Работу найдем.
— Спасибо, Алексей Петрович.
— А вы-то как здесь оказались?
— Случайным ветром занесло. Кончил десятилетку. В армии отслужил, на подводке плавал. И решил белый свет поглядеть. Сел за баранку МАЗа и — на северные трассы. Все перепробовал: наледи, пустоледы, не раз в пятидесятиградусные морозы спасал свою грешную душу у костров. Зарабатывал хорошо.
Потом взял курс на рудник. Возил руду. Кутил с друзьями. Надоело. И отправился я с геологами в дальнее плавание по Забайкалью. Как-то встали на якорь за селом у реки Урюмки. И вот однажды выхожу я из своей полотняной каюты. Солнце всходит. На траве роса. Птицы поют. Благодать! Детство вспомнил. И жалко мне себя стало. Живу как перекати-поле, несет меня, куда ветер подует. А тут машина подъезжает, полный кузов девчат.