Алексей обнял Анну и стал целовать. Слабо защищаясь, она говорила:
— Несчастье ты мое. Да как же мне спастись от тебя…
…Давно отбушевала гроза. В окна заглянул рассвет, Алексей с Анной лежали на спальном мешке.
— Алеша, нам пора. Кто-нибудь еще заедет. Стыда потом не оберешься.
— Побудем еще чуточку.
Алексей, склонившись над Анной, осторожно коснулся губами темной родинки на ее груди. Анна стыдливо прикрылась.
— Скажи, ты так же любишь Катю? Скажи, милый. Я как подумаю об этом, у меня темно в глазах делается.
— О чем ты спрашиваешь…
Анна еще что-то хотела сказать, но Алексей губами накрыл припухшие губы Анны. Она засмеялась и решительно заявила:
— Встаем.
Когда они вышли, над бором висело голубое чистое небо. Радужно искрился обмытый лес. Прохладный воздух густо пах смолой.
Анна подошла к мотоциклу и повернулась к Алексею:
— Алеша, ты смеяться надо мной не будешь?
— Да ты что, Аннушка?
Анна вынула из сумки сверток.
— Я тебе как-то рубашку купила. Потом хотела выбросить. Да вот духу не хватило. Возьми. Когда хлеб уберем, в наш праздник надень, ладно?
— Зачем?
— Для меня, Алеша.
— Ладно.
— Теперь прощай.
Анна завела мотоцикл, кивнула Алексею и уехала.
Торопилось лето, мужало. Еще вчера буйно цвела степь, сегодня под августовским солнцем колосились хлеба, а кое-где на буграх уже начали буреть. В прибрежных зарослях наливались соком гроздья черемухи и боярки; в горах Алханая зрели смолистые кедровые шишки; по сырым марям начала спеть голубица; в сосновых борах по солнечным покотям от обильной завязи белел брусничник.
А в колхозных ремонтных мастерских становилось все оживленней. Из-за недостатка запасных частей кое у кого из механизаторов комбайны остались неотремонтированными. И теперь, в самый разгар сенокоса, комбайнеры вынуждены были покидать луга и ехать в село.
Рано утром в мастерских появился и Пронька, разыскал Арсалана.
— Прибыл я. Ты мне новую жатку обещал.
— Нет новой жатки. Ремонтируй старую.
— Да она вся на честном слове держится. Я пойду к Нине Васильевне.
— Иди хоть к самому богу. Нет новых жаток, и все тут.
Пронька потоптался на месте и вышел из мастерских. Комбайны стояли ровной цепочкой вдоль забора, только несколько, те, которые требовали ремонта, ютились в углу ограды. Пронька, злой на весь свет, побрел к ним. Здесь, в тени на чурбаке сидел Гераська Тарбаган. Увидев Проньку, он поднял черную с проседью бородку.
— А ты-то что, божий человек, здесь делаешь? — спросил Пронька. — Отряд Князя будет солому стоговать.
— Я же раньше во втором звене у Михаила Комогорцева работал. Заболел у него комбайнер, вот меня обратно к нему на уборку и направили. У тебя, Прокопий, закурить не найдется?
— Все стреляешь? — добродушно спросил Пронька, не умел он долго сердиться.
— Все работа, некогда и в магазин заглянуть, — врал Гераська.
— А жена-то у тебя на что?
— Управы на этих баб никакой нету. Наказываю, наказываю купить, а она все забывает.
Гераська с Пронькой закурили.
— У тебя много дел? — кивнул на комбайн Пронька.
— Да не особо. Пускач надо заменить, проверить подборщик. А так комбайн добрый.
— А мне жатку штопать надо. Новую обещали, да кукиш показали.
У Гераськи сразу глаза оживились, воровски забегали по сторонам.
— Я и толкую, нет у нас порядка в колхозе. Ферму надумали механизировать. И на какой шут? Век свой бабы доили в хлевах да стайках и не лешия им не делалось. И еще бы доили — не барыни, руки бы не отвалились. А то на эту механизацию сколь ухлопают. Такие деньги. Ты только подумай. Раздали бы их колхозникам, не по одной бы тыще досталось. А тут еще какой-то овцеводческий комплекс затевают. А наш агроном-то што толкует: надо, дескать, весь тракторный парк на мощные тракторы заменять. Иначе, мол, ничего не получится с безотвальной обработкой почвы. Вот они опять и полетят, наши денежки-то. И на кой шут мне твоя безотвальная нужна? Ты мне лучше плати побольше. Тогда я и без всяких комплексов проживу.
Пронька слушал рокочущий голосок Гераськи. В селе друг про друга все знали, знали и про Гераську даже то, что спит он с женой только у стены, а с краю боится. Проньку удивляла жадность Гераськи. Он ежегодно сдавал на мясокомбинат по быку, увозил на рынок три-четыре чушки. Торговал поросятами. И ни копейки не тратил. За скотом жена ухаживала. Сено как свозит осенью, так оно и стоит в зародчике всю зиму. А он по чабанским стоянкам ездит, где зеленки выпросит, где овса, а если не дадут, так не постесняется и украсть.