Нина Васильевна отыскала взглядом Алексея. Немного подавшись вперед, он смотрел на нее открытым, влюбленным взглядом, как смотрят сыновья на мать. Перед этим взглядом и перед десятками других она стояла, как перед своей совестью.
— Я думаю… лучшего председателя, чем… Алексей Петрович Отрогов… нам не найти.
Нина Васильевна передала колхозные дела Алексею и сегодня впервые за многие годы не вышла на работу. У нее было такое ощущение, будто она мчалась во всю прыть на лошади и на всем скаку вылетела из седла. Все ускакали дальше, а она осталась одна, никому не нужная.
А тут еще примешивалось чувство вины перед сыном, Иван Иванович сразу после собрания, под предлогом, что едет на центральную базу, исчез и не появляется в селе уже который день. Нина Васильевна в тысячный раз задавала себе один и тот же вопрос: правильно ли она поступила, не предложив на пост председателя кандидатуру сына. Иначе поступить она не могла, но от этого Нине Васильевне было не легче.
Ведь прежде всего она отняла у себя мечту, а с мечтой расставаться не так-то просто. Судьба сына с этого дня началась бы совершенно иная. Может быть, получив самостоятельность, он стал бы совсем другим. «Да что это я его оплакиваю? — думала Нина Васильевна. — Инженер — не последняя фигура в колхозе. И если он настоящий мужчина, сам добьется всего. А тогда и ценить жизнь больше будет».
Нина Васильевна ходила по дорожке от дома к беседке и обратно. Светило солнце, ветра не было, а кусты трепетали листвой, шумели. На Урюмке бурлили перекаты. Стайками носились голубые сороки, садились на тонкие вершины талин и раскачивались на них.
Во второй половине дня появился Иван Иванович, небритый, с помятым лицом. Присел на крылечке, достал папиросу, закурил.
— Ваня, что с тобой?
— Ничего.
— Ты где потерялся?
— Ездил в город. По дороге к другу по институту завернул.
— Обиделся на меня?
Иван Иванович стряхнул с папиросы пепел.
— Спасибо тебе, мама. Позаботилась обо мне. Ты думаешь, мне теперь от Алешки жизнь будет?
— Ты погоди раньше времени умирать.
— Да я его видеть не могу.
— Ну и не гляди. У тебя же дело есть. Пойдем, я тебя покормлю. Потом поспи да приведи себя в порядок.
— Да ты разве поймешь? — Иван Иванович смял папиросу и встал. — В святые думаешь попасть.
— Ваня! — в голосе Нины Васильевны прозвучали металлические нотки. Иван Иванович потупился. — Я думала, мужчину вырастила, а оказалось, слюнтяя. Раскис! Оброс, сивухой пропитался, за версту прет, как из помойки. Стыдно смотреть на тебя. Иди проспись! Потом я с тобой поговорю.
Иван Иванович медленно побрел к калитке.
— Ваня, — негромко окликнула его Нина Васильевна.
Иван Иванович остановился, медленно обернулся.
— Что?
— Может, все-таки у меня отдохнешь?
Иван Иванович закрыл за собой калитку. У Нины Васильевны сжалось сердце. Разве таким она хотела видеть сына? Чтобы хоть немного отвлечься, Нина Васильевна занялась прополкой грядок с морковью и луком. Потом принесла с Урюмки воды, полила их.
На тропинке показалась соседка, Евдокия Тихоновна Каторжина. В руках у нее было две крынки.
— Нина Васильевна, я тебе молочка принесла свеженького да сметанки.
— Куда же мне одной-то столько?
— Сама поешь, люди зайдут, тоже угостить надо.
— Спасибо, Тихоновна.
— Кушай на здоровье. А я побегу. У меня в печке хлеб. Магазинский-то душа не принимает. Я потом тебе шаньги да пирожки со свежей капустой принесу.
— А что это ты к вечеру стряпню затеяла?
— Старик должен в баню приехать. Покормить его сладеньким надо. Смолоду любил пирожки со свежей капустой на сметане. Да и Олег должен явиться.
— Скоро свадьбу-то играть будем?
— Сама не дождусь. Старик сказывал, с Диной Кирюшкиной дружит. Дай-то бог. Девушка она работящая, уважительная. А нам, старикам, только доброе слово и надо. А твой-то еще долго один маяться будет?
— Кто его знает? Сердце все мое изболелось. От одиночества-то и водочкой баловаться начал.
— Так подыскала бы хорошую невесту.
— Я, грешным делом, сама думала об этом. Да разве он послушает меня.
— Вот горюшко-то. Ну, я побегу, хлеб бы не подгорел.
Евдокия Тихоновна засеменила к своей усадьбе. Нина Васильевна прошла в дом. У нее в первый раз было столько много времени, и она не знала, куда его девать, чем заняться. А от этого казалось, что дню не будет конца.
Взгляд Нины Васильевны случайно упал на сервант. Она подошла к нему. На полочке рядом с хрустальной вазой стояла старая фарфоровая чашка с трещиной возле ручки. Нина Васильевна унесла ее на кухню и бережно протерла. Эту чашку ей муж привез из Читы накануне войны. Как-то незаметно вся посуда перебилась, а она сохранилась. Когда бабы вечерами собирались к ней со своим горем, Нина Васильевна ставила на стол самовар, доставала из буфета кружки и единственную чашку. Как-то в шутку сказала: «Эх, бабоньки, кончится война, куплю я столовый сервиз, ложки и вилки из серебра, хрустальные бокалы. Накрою для вас стол, да такой, за которым и царицы не сиживали».