— Эй, Князь, айда к нам. С ветерком прокатим, медовым запахом трав угостим.
— И что со мной случилось, не знаю, только закачалась подо мной степь, как палуба. Стою, как хмельной. Кажется, отца вспомнил: он до сих пор со слезами на глазах на землю смотрит, вину перед ней чувствует. Закинул я вещмешок в кузов, спальник и — на луга с девчатами, сено косить. Так вот и застрял в этой гавани.
— Тракторист?
— Как видите, а еще шофер и комбайнер.
— Женат?
— Пока не потерял рассудок.
— Это интересно.
— Насмотрелся я на эти семейные жизни. Дурачье мужики.
Алексей усмехнулся. Федор ему все больше нравился. Верно, в чем-то он рисовался, но что поделаешь, молодость, у нее свои права на жизнь.
— Значит, рассердились на женщин. Ничего, на свою наткнетесь, другое запоете.
Ветер отбросил снег. Впереди показался домик, за ним длинная кошара, катон. Навстречу трактору с лаем бросился огромный пес. На крыльце появился высокий, плечистый богатырь. Алексей выскочил из кабины и подошел к крыльцу.
— Батомунко ахай[9], здравствуйте.
Батомунко несколько секунд был в замешательстве. Наконец его крупное лицо с белой щетиной озарила радость.
— Алеша…
Под свист и вой ветра он обнял Алексея. Потом распахнул дверь и, прихрамывая на правую ногу, вошел в дом.
— Чимит, да ты посмотри, кого к нам шурган принес.
— Сын мой…
И Чимит прижалась к груди Алексея.
Некоторое время спустя они все пили чай, отогревая промороженные души.
— Однако жена-то откуда будет? — поинтересовался Батомунко.
— Из Улан-Удэ, забайкалка.
— А я все думала, — говорит Чимит, — возьмешь из чужих мест, не пустит домой. А на чужой стороне какое житье, одна тоска. Я в город ездила, в больницу, три дня там прожила, совсем больная стала.
Алексей посматривал на стариков и улыбался.
— Вы-то здесь как живете?
— Люди на селе уважают, хорошо живем, — ответил Батомунко.
— Внуков дождались, — сообщила о своей радости Чимит. — Теперь забота будет, учить их делу надо.
— Иринку к вам привезу. Пусть к степи привыкает.
Ветер забарабанил в окна. Батомунко прислушался, надел полушубок и вышел. Вскоре вернулся весь в снегу.
— Однако давно к нам такой злой шурган не ходил. Того и гляди, овец снегом завалит.
— Ты грейся, а я пойду подежурю, — встал Алексей.
На дворе была уже ночь. Ветер намел сугроб вровень с городьбой катона. И теперь снег через изгородь сыпался на овец. Алексей поднимал животных, они уминали снег и постепенно поднимались все выше и выше. «Если так мести будет, к утру овцы выше городьбы поднимутся, — беспокоился Алексей. — Надо ветролом ставить».
От кошары он принес несколько щитов и установил их шагах в двадцати от катона с подветренной стороны. Ветер ударился о щиты и дико завыл. Снег стал задерживаться у щитов. И тут Алексей почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Он резко повернулся. Мужчина неловко слезал с коня. Он весь был засыпан снегом.
— Сена коню дайте, — попросил мужчина и пошел к дому, найти который можно было только по мутному пятну света в окне.
Алексей отвел коня в кошару и вошел в дом. За столом пил чай сухощавый мужчина в очках. Это был парторг — комиссар Аюша Базаронович Жугдуров. Алексей знал его с малых лет. Аюша Базаронович вырос в чабанской семье. Зиму учился, летом помогал родителям пасти овец, косил сено. После института преподавал историю в своем селе в школе, стал директором школы и членом правления колхоза. Колхозные коммунисты приняли его в члены партии, а через несколько лет избрали своим вожаком.
— Здравствуйте, Аюша Базаронович, — пожал руку Алексей. — Откуда вы взялись в такую кутерьму?
— А я вас не узнал. Из молодежной бригады. Кое-как стоянку Батомунко нашел. Думал, богу душу отдам.
— В такую-то ночь поехать… — качала головой Чимит.
— Надо. У вас как идут дела?
— Ничего, выживем, — ответил Батомунко. — Как у других чабанов дела?
— В молодежной бригаде одну отару угнало ветром. Вчера нашли.
— Чабан-то живой?
— Живой. А вот Баирму Очирову найти не можем. Буран катон сломал. Баирма в одной телогрейке была. Так и ушла с овцами.