— Может, у цыган-то только и есть жизнь. Всегда в дороге. И ветер и солнце всегда с тобой.
— Да ты очнись, сердешная, — испуганными, округлившимися глазами Ефросинья посмотрела на Катю. — Я недавно кино про цыган смотрела. Страх божий. Мужики на конях с кинжалами да плетками. У меня от одного виду душа занемела. Как с ними бедные бабы живут?
— Мне бы сейчас цыгана с ножом и на коне. Умчалась бы я с ним на край света…
— Да ты, сердешная, уж не заболела ли? Не вызвать ли врача?
Глава 8
Механизаторы, пропахшие вялеными травами с прокопченными лицами, снова собрались на полевом стане. Они пригнали комбайны и второй день пробовали их: гудели моторы, стучали молотки. Маруф Игнатьевич с утра до вечера крутился возле парней и девчат, помогал им устранять недоделки, а то и просто смотрел на их работу, вдыхал масляный запах машины и от этого, как и многие годы назад, испытывал ту тревожную радость, какую испытывает только хлебороб перед началом уборки урожая.
— Мужики, перекур! — скомандовал Ананий.
Парни присели тут же возле комбайнов еще на зеленой невытоптанной траве, задымили. Девчата с Анной пошли в столовую попить компота.
— Маруф Игнатьевич, расскажи-ка, как ты в позапрошлом году Проньку выручил, вместо доброго сена осоку ему подсунул.
У Анания под широкими бровями плутовато поблескивали карие глаза.
— Что, Прокопий, сказать им али как? — погладил седую бороду Маруф Игнатьевич.
— Валяй, дело прошлое, — махнул рукой Пронька.
— У меня в тот год сыновья в разъезде были: Борис в город уехал работать, Олег еще из армии не пришел. А тут сенокосная пора подоспела. И Прокопий тоже один оказался. Вот мы и спарились. Отвели нам покос возле озера, у Старого Онона. На буграх-то трава добрая, острец, листовничек, только телят кормить. А возле озера осока, возьмешь рукой, как серпом дерет. Если жадная корова схватит, язык рассадит.
Сметали мы шесть зародчиков. Смотрю я, не кумекает Прокопий в травах. Ему лишь бы сено, а будь оно хоть из прутьев: не самому жевать.
Настало время вывозить зародчики. Я ему и толкую: «На бугре-то сено ни к лешему: один острец да листовничек, от него, паря, коровы мерзнут. У меня как-то с таких кормов в крещенские морозы чуть телята не околели». Смотрю, Прокопий приуныл, потом говорит: «Что же это я раньше не подумал, не отказался от этих покосов? У меня хлев погнил, в пазы воробьи пролетают. Изведу я на таком сене коровенку».
Я для порядка промолчал, потом похлопал по плечу: «Так и быть, паря, выручу я тебя. Забирай осоку. От нее и в сорокаградусные морозы коровы потеть будут. У меня хлев-то теплый. Как-нибудь перебьются коровы на остреце».
— Ха-ха-ха!
— Го-го-го!
Покатывались парни. Пронька тоже смеялся.
— Я только одного понять не могу: разговор-то у нас один на один с дедом был, а назавтра уже вся деревня знала, — царапал затылок Пронька. — Каждый спрашивает: «Как твоя коровушка потеет от осоки?»
— Жена-то тебя ухватом не отвозила? — спросил Ананий.
— Куда ей… Только и сказала: «Пронюшка, а дед-то тебя ненароком не обманул?»
Петька повалился на траву и, повизгивая, дрыгал ногами. Глядя на него, мужики смеялись еще больше.
— Так Пронькина корова и потела всю зиму на осоке? — спросил деда Ананий.
— Да нет, это я делал, чтобы научить Прокопия в крестьянском деле разбираться. Потом мы все сено поделили как надо.
На полевой стан подошла колонна автомашин — двенадцать ЗИЛов с тележками и без тележек, с наращенными бортами. Шоферы заглушили моторы и вылезли из душных кабин. Все они были как на подбор — немолодые, но крепкие мужчины. Держались уверенно, с достоинством.
— Геологи, — определил Пронька.
Действительно, это были шоферы из геологического управления, асы своего дела. Север не терпит слабых, поэтому эти люди на своих собратьев, которые укатывали степные и асфальтированные дороги колесами грузовиков, смотрели чуточку свысока.
К механизаторам подошел мужчина лет тридцати пяти, в кожаной куртке и кожаной кепке. Лицо его было коричневым от загара, выгоревшие брови чуть золотились.
— Добрый день, — поздоровался он.
— Здорово! — разноголосо ответили механизаторы.
— Где нам начальство найти?
— Это смотря для каких дел, — встал навстречу Маруф Игнатьевич.