— А так, как ты смотрел на Анну возле магазина.
Алексей обнял Катю и поцеловал. Катя прикрыла глаза.
— Еще, Алеша… И как хорошо, что не надо уезжать.
Катя открыла глаза. В комнате Алексея горел свет. Катя встала, поправила волосы и вышла с тайной надеждой, что все кончится хорошо. Алексей сидел за столом и курил. Белые повязки на лбу и на руках. Катя быстро подошла к Алексею.
— Что случилось?
— Солома на поле загорелась, ожегся немного, — Алексей посмотрел на Катю долгим чужим взглядом. И она сразу поняла, что в жизни чудес не бывает. — За письмо в райком тебе спасибо.
Катя взяла со стола конверт, в котором лежало ее письмо.
— Вот оно, — Катя изорвала его в мелкие клочья и бросила в корзинку. — Теперь можешь жить спокойно. Мы утром уезжаем.
— Что ж, дороги хорошей. — Алексей встал, прошел к Иринке, постоял немного, поправил одеяло на ней и молча вышел.
Когда захлопнулась за ним дверь, Катя упала на кровать и разрыдалась. Алексей ехал, сам не знал куда. Вскоре он очутился в черемушнике на берегу Онона. Вышел из машины, походил немного и сел под кустом талины. А над заречными хребтами плыла луна, и ей не было никакого дела до людского горя.
Глава 10
Обед. Все механизаторы в столовой. Перекидываются шутками, посмеиваются друг над другом. Ананий попробовал суп, крякнул, посмотрел на Груню, которая в раздаточное окно подавала тарелки.
— Груня, признавайся, в кого влюбилась? Третий день суп пересаливаешь.
Груня улыбнулась и скрылась на кухне.
— Ах ты страшной черт, все бы смущал девок, — незлобно проговорила тетушка Долгор, которая в зале на отдельном столике наливала в стаканы чай.
— Так уж и страшной. Вон Пронька, так его рыжей рожей только ребятишек пугать, а ты небось ему подарила штаны с красными кантиками.
Вдоль столов шаловливым ветром пробежал смешок.
— И не грешно тебе, Ананий, такими словами поганить еду? — качала головой тетушка Долгор. — И откуда такое наказание на мою голову?
Сергей пододвинул тарелку с котлетами.
— Ананий, расскажи-ка, как вы с Прокопием женьшенечек в городе обманули.
Ананий перестал жевать, посмотрел на Сергея.
— А ты откуда узнал?
— Вчера в сельсовете был. Исполнительные листы видел. Алименты платить придется.
Все смотрели на Анания с Пронькой.
— За что алименты-то? — удивился Пронька.
— Известное дело, за любовь.
— Что ты слушаешь этого брехуна, — проговорил Ананий.
— Так женьшенечек обманули же, — наседал Сергей.
— Был такой грех. Только грех-то наоборот: обманули-то мы сами себя, — посмеиваясь, стал рассказывать Ананий. — В тот год мы с Пронькой на севе отличились. Вот нас и отправили на слет передовиков в Читу. Принимали нас там, как самых дорогих гостей. В гостинице поселили в отдельный номер. Не успели мы утром встать, а к нам уж пожаловали корреспонденты. Потом до обеда совещание было, а с обеда на заводы и фабрики ездили, с рабочими встречались.
Вечером все в театр пошли, а мы с Пронькой решили в ресторанчик заглянуть. Сунулись в один, другой — нет мест. Слоняемся по улице, прикидываем, что предпринять. Тут-то и подвернулись нам две женьшенечки. Верно, были они не первой молодости, но и не старые. Да мы на это махнули рукой, не невест выбираем.
Познакомились. Оказалось, и они не знают, как время убить. Купили мы водочки, закуски и — к ним на квартиру. А жили они в пятиэтажном доме. Квартира трехкомнатная. В столовой все притихли.
— И загуляли мы, только пыль столбом. Подпили изрядно. Пронька гоголем возле бабонек ходит, ног под собой не чует. Откуда у него только прыть взялась. Решили взять еще бутылек.
Быстро смотались в магазин, купили бутылку коньяку. Подходим к дому, а все подъезды, как близнецы-братья, в каком мы были — запамятовали. Пронька и говорит: «Вроде в этом были, видишь фамилии жильцов на дверях написаны». Поднимаемся на второй этаж, толкаем дверь направо. Такая же комната, стол посреди стоит, только на нем ничего нет. И женьшенечек не видно. Пронька чешет затылок: «Обмишурились, паря, вспомнил, мы заходили во второй подъезд от угла, а это — третий». Поворачиваем к двери. А у порога волкодав лежит, такого зверя я первый раз видел, если и во сне приснится, то заикаться будешь. Привстал он на лапы да как рыкнет. У тигра и у того голос мягче. Мы попятились, плюхнулись на стулья.
Пронька толкует псу: «Ты пойми, псина, что о нас подумают женьшенечки? Скажут, удрали ононские водкохлебы, баб испугались. Да я такого позора не переживу. Так что давай выпускай нас, иначе я рассвирепею, и тогда тебе несдобровать. Ты меня еще не знаешь. Когда Пронька гуляет, ему все нипочем».