«Говорят, учиться Анна уезжает, — думала тетушка Долгор. — Однако зря ее отпускают. Хлеб хороший вырастила. Люди слушают. В отряде порядок. Не каждый мужик так управится. Что еще надо?»
Анна была дома. Она выкупалась и ходила в легком халате. После стольких дней тяжелой работы дом ей казался особенно уютным, а поэтому она старалась не думать об институте, хотя время уже подходило и нужно было готовиться к отъезду.
— Валков-то много угодило под дождь? — собирая на стол, спросила Елена Николаевна.
— Гектаров пятьдесят. Да я боюсь, как бы дождем хлеб не положило. Потом горя хватим: убирать-то с одной стороны придется.
— Иди, Аннушка, ужинать будем. Я тебе голубицы со сметаной приготовила. Попей чайку с вареньем из смородины.
— Ягод-то нынче много?
— Мы на днях с Евдокией Тихоновной бегали в Сенную падь. Голубицы синё. До обеда по два ведра набрали. Еще бы подсобирали, да медведя напугались. У Глухого ключа живет. Все там истоптал, колодины переворочал. Мы как увидели следы, чуть ведра не побросали.
— Вы уж не ходили бы одни-то.
— Да мы без мужиков-то далеко и не ходим.
— А брусника есть?
— И брусники полно, да рясная. Отца хочу сговорить сходить с нами.
— Он давно был?
— Сегодня в обед забегал домой. Помогает комсомольцам на новом комплексе отары формировать. Потом на оросительную систему переходит. Будет там с Федором Гантимуровым луга поливать.
— А кто же будет начальником комплекса?
— Олега Каторжина назначили. А в комсомольско-молодежный комплекс начальником назначили нового зоотехника, парень тут из института приехал.
Анна попробовала голубицу, варенье.
— Аромат-то какой.
— Поешь. Может, за черемухой вместе сбегаем?
— Когда, мама.
— И то верно.
Елена Николаевна посмотрела на дочь.
— Ты слышала, Петрович-то разошелся с женой.
— Знаю.
— Говорят, вас будут разбирать на партийном собрании.
— Пусть делают, что хотят, — как-то равнодушно ответила Анна.
— Да как же так-то? — тревожилась Елена Николаевна. — Вы-то как думаете дальше жить?
— Ничего я не знаю, мама. Устала я. И жизнь не в радость.
— А Петрович-то что-нибудь говорит?
— Что он скажет? Ходит сам не свой.
— Господи, за что же такое наказание на нашу голову?
Анна в эту ночь долго не могла уснуть. Пусто и холодно было на душе. Об Алексее она думала, как о постороннем человеке. Нет, жизнь устроена как-то не так. Страдать годы, мучиться, и все только для того, чтобы в один ненастный день охладеть к Алексею.
Холодно и темно было и над степью. Дул ветер. Лил дождь. Утром, когда немного разъяснело, Анна поехала посмотреть поля. Онон вышел из берегов, мутные потоки воды хлынули в протоки, залили низины. В падях небольшие ручьи превратились в бурные речки.
У Крутого лога положило гектаров двести пшеницы и больше ста гектаров овса. По падям земля раскисла, попробуй теперь на такие поля заехать на комбайне. А дождь все не унимался: то в одном месте спустится белой пеленой, то в другом. «Вот тебе институт, — думала Анна. — Скажут, испугалась Анна, сбежала. Нет, пока не уберу последний колосок, не уйду с поля».
До слуха Анны долетели крики гусей. Она взглянула в степь: вдали над сопками летела огромная стая. Косяк ее то ломался, то выстраивался. С каждой минутой птицы приближались, их беспокойный крик усиливался. Уже который день стая в пути. От устья Енисея до Забайкалья — дорога длинная. Над Нижней Тунгуской птицам пришлось пробиваться сквозь снегопады. Лена встретила стаю проливными дождями. Немало сил пришлось потратить, чтобы преодолеть свирепые ветры в горах Кодара. Устали, из последних сил машут крыльями. Увидели степь, ломают строй, требуют отдыха.
На их ропот зычно и строго отвечают вожаки. Еще немного усилий, и за Ононом на озерах Зун-Торей и Барун-Торей они сделают привал. Отдохнут на островах, а потом вдоволь попасутся на полях, полакомятся овсом и пшеницей.
Но откуда знать молодняку этот птичий полустанок? Уже до мозолей набиты плечи крыльев. При каждом взмахе во всем теле отдает боль. От голода темнеет в глазах. А внизу поля, озера, манят к себе, зовут.
Вот от стаи отделился ослабевший молодой гусь, серым лопухом заскользил к земле. Это был поздыш. То ли яйцо застудила гусыня, то ли еще по какой причине, но вывелся он последним, был слабым, вялым, долго не мог подняться на крыло. Вот и не успел перед полетом набраться сил. Увидела стая падающего к земле гуся, сломала косяк, живым комом понеслась над сопками. Молодняк требовал отдыха. И вожакам с великим трудом удавалось удержать их в небе.