— Дариму украли…
— Федор Дариму украл…
Всадники въехали в ограду. Федор, наклонившись в седле, поставил Дариму на землю, потом спрыгнул сам.
— Прошу тебя, Дарима, в свой дом.
В небольшой комнате уже был накрыт стол. Федор усадил Дариму на почетное место.
— Друзья, пусть с сегодняшнего дня для всех вас Дарима будет сестрой.
— За нашу пленницу! — поднял бокал Олег.
Вскоре в ограде послышались голоса девчат. Олег подошел к двери. На пороге показалась Анна. Олег преградил дорогу:
— Пропуск.
— Ах вы злодеи! Дариму украли, да еще им и пропуск подавай!
Анна чмокнула Олега в щеку, и девчата гурьбой ввалились в дом.
— Отдавай нам именинницу, — шумела Дина.
— Была ваша именинница, стала наша пленница.
На миг Олег встретился глазами с Диной. Его взгляд говорил: «Скоро и наш черед».
— Девчата, прошу к столу, — пригласил Федор.
Дина увидела Петьку.
— Петя, и ты в разбойники записался?
— Но-о-о.
Анна подсела к Дариме.
— Поздравляю.
— У меня голова кругом идет. Не знаю, что делать.
— Все хорошо, Ласточка.
— Сергей, где баян? — спросила Зина.
— Здесь баян.
— Музыку хочу.
— Будет музыка. — И Сергей взял первые аккорды.
В контору Алексей пришел рано. К девяти часам он уже провел планерку, отпустил специалистов и, оставшись один, закурил. Дожди перепутали все его планы: планировал к концу сентября закончить уборку, создать три отряда и организовать вывозку перегноя на поля. Но дожди украли больше десяти дней.
Алексей посмотрел в окно. По небу бежали облака. Секретарь райкома просил не оставлять излишек семенного зерна. Некоторые колхозы сеяли такими семенами, которые больше пригодны для фуража. Такой и урожай у них — четыре-пять центнеров с гектара. Три хозяйства добились разрешения получить семена в Озерном и уже начали их вывозку.
«А что, если попросить у них комбайны на гусеничном ходу? — думал Алексей. — Иначе нам до заморозков не управиться с уборкой. В падях земля раскисла. Там кони вязнут, не то что комбайны».
Алексей посмотрел на телефон. Снял трубку, подержал, положил на место, махнул рукой: решил съездить в эти колхозы. Но распахнулась дверь, стремительно вошла Нина Васильевна.
— Ну, здорово, председатель.
— Здравствуйте, Нина Васильевна. Садитесь.
Нина Васильевна села за приставной стол, окинула внимательным взглядом Алексея.
— Алеша, никак, куржаком виски тронуло?
— Малость прихватило. Видно, не на пользу пошел председательский хлеб.
— А в хлебе ли дело? Все-таки уехала Катя…
— В неурочный час председателем стал, — потер подбородок Алексей.
— Это почему?
— Никто меня ни в чем не упрекнул. А вот иду по селу, спиной взгляды чувствую: осуждают. Значит, и верить в меня не будут. Вот оно как дело-то обернулось. А без веры этих людей я ничего не сделаю. Вот когда стал Алешка-сирота. А будь я простым трактористом, сказали бы: «Разошелся с женой. Подумаешь, невидаль какая. Перебесятся, дружней жить будут».
— Простой тракторист… — повторила Нина Васильевна. — Алеша, не бывает простых-то людей. Это какой-то журналист или писатель для красного словца придумал. И пошло это слово гулять по газетам, зашумело по радио: «Простой советский человек… Простой труженик… Простая советская женщина…»
А я, брат, на своем веку этих простых людей повидывала. Иной раз придет к тебе мужичок в телогрейке, кирзовых сапогах, в облезлой шапчонке. Вроде посмотреть не на что. А у этого простачка под телогрейкой дюжина орденов да медалей. А загляни к нему в душу, перед тобой такой человечище, диву даешься. Для него человеческое достоинство превыше всего. Он легче смерть перенесет, чем бесчестие. Да и откуда ему быть простым-то? Этот человек в трудную годину не раз собой Россию закрывал, города и села построил там, куда только дикие олени ступали, корабли в космос отправил. Вот и получается — простота у этого мужика в его величии. Верно, он не хнычет, не жалуется, что бывает ему тяжело, да только когда ему хныкать-то, мир-то без его рук темнотой покроется.
— Нина Васильевна, вы меня правильно поймите. Я с детства не умею хныкать. О другом я хочу спросить: как мне теперь доверие людей вернуть? Без этого мне здесь делать нечего.
— Спасибо, Алеша. Теперь я за тебя спокойна. Прости меня. Но когда я увидела седину твою, обрадовалась. Ко мне-то ты что не заходишь?
— Да что заходить? Немного одному надо было побыть. Вы-то как живете?