На зорях уже не будили тишину своим криком журавли и гуси: они улетели на юг. Теперь на овсяные поля из заречных хребтов прилетали кормиться стайки косачей. На каменистых увалах табунились степные рябчики.
Все ждали того дня, когда завершится уборка. И этот день пришел, пришел так же буднично и просто, как и любой другой день. В полдень на полевом стане появились один за другим комбайны. Тетушка Долгор вышла из кухни, глянула на солнце, потом на часы.
— Однако все сегодня время перепутали. До обеда еще два часа.
— Все, тетушка Долгор, отстрелялись, — за всех ответил Ананий. — Дома обедать будем.
— Куда же я теперь варево-то дену? — сокрушалась тетушка Долгор. — Вот непутевые, хоть бы поели напоследок-то.
Комбайнеры собирали свои пожитки и несли в кабины. Анна ходила радостная, счастливая, но нет-нет да и бросала грустный взгляд на опустевшее поле: и все-таки было жалко с ним расставаться.
— Что, Анна Матвеевна, домой двинем? — подошел Ананий.
— Не терпится?
— Небось заторопишься. Почти месяц порог дома не переступали.
Подошел Пронька.
— Что, Ананий, списывает нас Анна?
— Сколько лет я тебя воспитываю, Пронька, и никакого прока. Пока хоть одна женщина в этом мире есть, мы с тобой нужны будем. Правильно я говорю, Аннушка?
— Ох, Ананий, погубят когда-нибудь твою чубатую голову женщины.
— За женщин я готов потерять ее хоть сейчас. И напишут тогда на моей надгробной плите: «Здесь покоится прах незабвенного Анания Трухина. Его любили женщины и дети».
— Ты, женский угодник, — смеялась Анна. — Зови всех в палисадник, флаг спускать будем.
Когда опустили флаг, Ананий прикрепил его над кабиной Анны.
— Как же без знамени-то в селе появиться?
— Тетушка Долгор, за вами я пришлю машину, — сказала Анна.
И вот комбайн Анны, покачиваясь, вышел на полевую дорогу, следом за ним выстроилось еще пятнадцать, и мощный рокот моторов покатился над степью.
Тетушка Долгор и Маруф Игнатьевич смотрели вслед уходящим машинам. Когда комбайны скрылись за холмом и затих гул моторов, набежал ветерок, качнул дверь общежития, кем-то оставленную впопыхах открытой. Она жалобно проскрипела, точно всхлипнула.
— Вот и опустел наш дом, — вздохнула тетушка Долгор.
— Ничего. Пришла бы весна, а птицы прилетят.
— Это так. Однако манатки собирать надо.
А комбайны уже вошли в село. От гула моторов вздрагивали стекла в окнах домов. Женщины и ребятишки выбегали на улицу. А комбайны шли и шли. На переднем развевался флаг. На многих, как боевые ордена, алели вымпелы и звездочки. Комбайны по Набережной улице прошли до конца села, затем выехали на центральную улицу и свернули к мастерским.
В этот же день приехали комбайны и из звеньев. И сразу же в селе стало многолюдно и шумно.
Вечером к Огневым зашел Иван Иванович. Анна была одна. Иван Иванович, не раздеваясь, сел у порога.
— Проститься к тебе пришел.
— Далеко собрался?
— Еду в Зареченск инженером в «Сельхозтехнику». Не мог не зайти.
Иван Иванович теребил поля шляпы.
— Может, вместе поедем? — Иван Иванович выжидательно посмотрел на Анну. Был он какой-то жалкий, беспомощный.
— Поезжай, Ваня. Только водку брось пить. Встретишь там человека и еще жить да радоваться будешь.
— Какие вы все жестокие.
— Со мной жизнь тоже не очень-то ласково обходится.
Иван Иванович встал.
— Прощай, Анна.
— Счастливо, Ваня.
Иван Иванович вышел. Анна в окно смотрела ему вслед, пока он не скрылся, а потом в задумчивости заходила по комнате.
На другой день в двенадцать часов все хлеборобы собрались во Дворце культуры. Зал многоголосо гудел. Анна с Даримой сидели в третьем ряду.
— А что твоего Князя не видно? — спросила Анна.
— Где-то здесь.
— Не обижает он тебя?
— Что ты, Аннушка… Он такой ласковый.
Позади послышался голос Анания.
— Как урожай, Игнат Романович?
— Особо похвалиться нечем.
— А у тебя, Миха?
— А что у меня? У меня, как у всех.
— Пронькиному-то петуху поклевать раз хватит?
— До чего же ты зловредный человек, Ананий, — рассердился Михаил Комогорцев.
Анна слушала перебранку звеньевых с Ананием, а сама с волнением посматривала на сцену. И вот на ней появились Аюша Базаронович и Алексей. Анна глянула на Алексея, и у нее зарделись щеки: Алексей был в ее кремовой рубашке. Значит, не забыл он той ночи в сосновом бору.