— Алеша, я ничего не вижу, — неуверенно шагает Анна. Алексей подхватил ее под руку.
— Сейчас приглядишься.
Анна прижалась к нему и запела с той тоской, с какой поют только женщины в горе:
— Почему у тебя, Алеша, сегодня глаза были грустными? — без перехода спросила Анна.
— Пожалел о том, чего не было. Вместо Федора и Даримы нас с тобой представил и — скребануло душу.
— Ты никогда мне не простишь, что я исковеркала нашу жизнь?
— Стоит ли теперь искать виновных?
Алексей с Анной прошли немного берегом Онона и свернули к горе.
— Мы куда идем? — спросила Анна.
— Куда уж приведет дорога.
Прошуршал ветер и где-то спрятался. Наступила тишина. Черное небо, опустившись, посерело, хлопьями повалил густой снег, выбеливая землю и крыши домов.
— Снег, — удивилась Анна. — По бурятскому обычаю, только дорогим гостям белые ковры стелют.
— Кто знает, может, и мы с тобой на этой земле прохожие не из последних.
Вошли в дом. Алексей включил свет.
— Проходи.
Анна прошла в кабинет. Просторная комната. Вдоль стен шкафы с книгами. В углу снопы хлеба. На массивном столе бумаги, справочники, газеты. Анна смотрела на все это и чувствовала себя здесь чужой.
— Садись, я сейчас. — Алексей убрал с края стола бумаги и пододвинул к нему стул.
— Спасибо.
Он вышел и вскоре вернулся с бутылкой коньяка и голубой фарфоровой чашкой.
— Пойдет? — кивнул Алексей на чашку.
— Для начала не так уж и плохо.
Алексей принес на тарелке колбасы, несколько ломтиков хлеба и вилки.
— Извини, лимонов нет. Нет на нашей свадьбе и бокалов.
— Ну и шут с ними, с бокалами.
Алексей налил в чашку коньяку и подал Анне. Анна взяла чашку, подержала ее, горько усмехнулась, подняла взгляд на Алексея: глаза ее туманились от слез.
— Давай выпьем, Алеша, за нашу рябиновую ночь, за ее горькие ягоды…
Анна чуть пригубила и поставила чашку.
— Горько, Алеша… Так что-то горько…