Анна мчалась на мотоцикле по полевой дороге. Скопившаяся в ухабах вода с шумом разбрызгивалась из-под колес. Отощавшие за зиму вороны неохотно поднимались с дороги. За Урюмкой Анна выехала на перевал. Впереди за пашней показался полевой стан. На крутом берегу Онона стояло несколько домиков. Левее, метрах в трехстах, блестел на солнце Белый камень величиной с пятистенный дом. Он был исколот на огромные глыбы. Сбоку толпились березки. На камне каким-то чудом росла сосна. За Ононом громоздились темно-зеленые горы. В низовьях реки лес обрывался, и по обе стороны Онона распростерлась привольная степь. Только на излучине, там, где река круто поворачивала на север, на правом берегу шумел сосновый бор, издали похожий на темное облако, затерявшееся в межгорье.
На полевом стане, над общежитием, возле которого темнели деревья, курчавился сизый дымок. И от этого дымка степь для Анны сразу стала домашней.
Анну встретил Маруф Игнатьевич Каторжин, провел костистой рукой по окладистой белой бороде и поклонился.
— С новосельем, Анна Матвеевна.
Анна посмотрела снизу вверх на высокого сухопарого Маруфа Игнатьевича.
— Спасибо. И тебя, Маруф Игнатьевич, с новосельем.
— Все сделал, как ты велела: окна застеклил, двери приладил, протопил печки.
Анна вошла в общежитие. Посреди просторной комнаты сиротливо стоял стол. Стены за зиму вымерзли, посерели. Стекла пропылились, и сквозь них с трудом пробивался свет.
— Завтра с утра белить и мыть начнем, — сказала Анна.
— А известка где?
— Сейчас привезут.
— А кто ноне поварить будет?
— Тетушка Долгор. Пойдем посмотрим ее домик. Не сидится ей в деревне, того и гляди, нагрянет.
Анна с Маруфом Игнатьевичем пошли к домику, который стоял немного на отшибе. Тетушка Долгор вот уже больше десяти лет поварит на полевом стане. Для нее поближе к Онону срубили дом. Вокруг него посадили черемуху, дикие яблони и боярку. Кусты разрослись, и все лето дом прятался в маленьком лесном островке. Сейчас деревья были без листьев, и сквозь них виднелись голубые окна.
— Я уж доглядел, — шагая рядом с Анной, хрипловатым голосом говорил Маруф Игнатьевич. — Так-то здесь все целое. Только вот печку наладить надо. Так это на полдня работы.
— Завтра и наладь, а мы побелим.
Осмотрели домик, вышли на улицу. Солнце пригревало. В соснах возле общежития звонко пели синицы, с дома на дом перепархивали сороки. Резвый ветерок гулял по Приононью, наслаждаясь степным простором.
— Семена-то достали? — поинтересовался Маруф Игнатьевич.
— Алексей Петрович уехал в Читу.
Маруф Игнатьевич разговаривал, а сам беспокойной рукой поглаживал бороду. Анна это заметила и спросила:
— Ты не прибаливаешь, Маруф Игнатьевич?
— Да как тут хворь не разберет: все люди при деле, только я один будто обсевок в поле, — с горечью проговорил Маруф Игнатьевич. — Нижайшая просьба у меня к тебе: зачисли меня в свой отряд. Верно, на тракторе уж не могу робить, но без дела сидеть не стану. За жильем кому-то доглядывать надо. Да и повара без помощи не обойдутся: дровишки поднести, воды привезти. Да и пахарей одних не бросишь. Работники они добрые, что уж тут грех на душу брать. Только молодому-то коню вожжи добрые нужны. А зарплаты мне не надо. Ты только в отряд зачисли.
— Как же так без зарплаты? — удивилась Анна.
— У меня оклад есть: колхоз персональную пенсию платит. Старуха пенсию получает. Денег нам хватает. Только вот дела стоящего нету. Услышу гул трактора, так душу и клещами схватит. Сколько я землицы перепахал, сколько зерна вырастил, если ссыпать в одну кучу, пожалуй, добрая сопка получится.
— Ладно, назначаю тебя, Маруф Игнатьевич, комендантом нашего полевого городка. Только вот без зарплаты как-то неловко получается.
— Далась тебе эта окаянная зарплата, — махнул рукой Маруф Игнатьевич. — На кой ляд она мне нужна?
— Хорошо. Только я порядок люблю.
— Спасибо, Анна Матвеевна, уважила старика. А то хоть ложись да помирай. Совестно людям в глаза смотреть. А хворь, будь она трижды проклята, видит, списали человека, совсем обнаглела. Да только я ей не поддамся, не на того напала. А насчет порядка, ты правильно говоришь. Дом вести, не штанами трясти. Любое дело строгостью живо.