— Наладишь, сеялки на полевой стан вези. Да смотри, аккуратней.
— Я что, маленький.
С ведром в руках из стайки вышла Аграфена, мать Петьки.
— Аннушка, здравствуй. Пошли чаевать.
— Да я недавно из-за стола.
— А у меня блинчики горячие со сметаной. Пошли.
Хотя Анна и спешила, но пришлось пойти, человек может обидеться.
Аграфена накрыла стол в светлой чистой горенке.
— Садись. Чай тебе с молоком налить? — спросила она.
— С молоком.
Аграфена поставила перед Анной большую кружку чаю, тарелку с румяными блинами, густую, хоть ножом режь, сметану. Сама села напротив.
— В поле-то скоро? — спросила Аграфена.
— Готовимся. Старики говорят, весна нынче ранняя будет.
— Как мой Петруша работает, не ленится?
— Славный парень.
— Совсем еще дитя малое. Утром бужу, а он одеяло на себя тянет и просит: «Мама, дай еще маленько поспать». В школу бы ему еще ходить, так нет, вообразил себя мужиком, хозяином в доме. Ничего с ним сладить не смогла. А теперь увижу его на тракторе, душу так и заскребет, виноватой себя чувствую.
— Работа еще никого не портила. А захочет учиться, так кто ему мешает.
— Да, как она жизнь повернется. Я вот тоже после школы хотела поехать на агронома учиться. Вместе с Андреем, твоим дядей, собирались, а вон оно как вышло.
Аграфена задумалась. Ей уже за сорок. Годы не поскупились на ранние морщины. Огрубели руки от непосильной работы. В сорок первом ей было девятнадцать. Любила она самого младшего из Огневых — Андрея, собиралась осенью за него замуж выйти, а его под Москвой подкараулила фашистская пуля. Кончилась война, а из сверстников Аграфены почти никто не вернулся. Подросли парни, которые во время войны подлетками были, так она для них старая. Вот так и осталась Аграфена нецелованной вдовой. И знала она в своей жизни только работу. А теперь, уже больше двадцати лет, каждое утро вставала в пять часов и шла на ферму. И единственной отрадой для нее была песня, в которой она могла высказать и боль свою, и печаль.
В тридцать пять лет Аграфена родила сына. Может быть, встретила человека по сердцу, да судьба дороги развела, а может быть, просто решила иметь ребенка, только об этом никто не знает. На расспросы об отце Петьки она шуткой отвечала: «Или мало у нас в селе проезжих молодцев бывает?» А когда Петька вырос и спросил: «Кто мой отец?» — Аграфена задумалась, а потом ответила: «Отец твой, Петруша, очень хороший человек». Так для всех это и осталось тайной.
— Как у вас на ферме дела? — спросила Анна.
— Так-то ничего, да вот руки у меня болеть стали. — Аграфена посмотрела на свои опухшие пальцы.
— Механизацию надо вводить.
— Нина Васильевна пообещала. А то что получается: мужики уже все давно на технику сели, вручную только дрова колют. А вот доярки будто богом забыты: вся механизация — вилы да ведра.
— Если Нина Васильевна пообещала, то построит.
— Это еще когда будет. А сейчас доярки не найдешь. Хоть репку-матушку пой.
— К вам же пять девчонок после десятилетки пришли.
— Трое уже уехали в город на камвольный комбинат. Вот так и живем.
Анна допила чай и заторопилась.
— Спасибо большое тебе, Аграфена, за блины.
— Куда же ты спешишь?
— Мне еще надо Князя увидеть.
— Забегай.
От фермы отошла колонна тракторов с тележками, груженными перегноем. Федор бульдозером-погрузчиком буртовал навоз. Анна поднялась на кучу.
— Ты что это колдуешь? — вылезая из кабины, спросил Федор.
Анна окинула его быстрым взглядом. В каждом движении Федора чувствовалась уверенность, сила. «Ходит же по земле счастливая девчонка», — тепло подумала Анна.
— Если ты думаешь, что Князю Гантимурову необязательно здороваться с дамами, то глубоко ошибаешься.
— Извините, пожалуйста, — Федор галантно приложил руку к груди. — Доброе утро, Анна Матвеевна.
— То-то, — улыбнулась Анна. — Послушай, Князь, как ты думаешь, этого перегноя хватит на мои поля?
— Под посев пшеницы хватит. Я подсчитал. Если будет ошибка, то небольшая.
— А на пары что повезешь?
— Придет время, Петрович скажет.
— Вот приедет барин, барин нас рассудит, — уколола Анна. — А тебе для чего голову приладили? Девчонок соблазнять?
— А это, Аннушка, плохо или хорошо? — зная себе цену, улыбнулся Федор.
— Мне кажется, мужчина иногда и о делах должен думать.
— А я, по-твоему, свою голову сдал в камеру хранения? — загорячился Федор. — Да мои парни по полторы нормы в день выполняют.