— А если я еще позову?
— Попробуй.
— Нет уж, будем жить, как пришлось.
Глава 10
— Хо-лой! Хо-лой! — подгонял овец Батомунко.
Овцы поднялись из низины и, пощипывая ветошь, разбрелись по склону горы. Батомунко забросил повод коню на шею, присел на камни и раскурил трубку. День сегодня тяжелый. Хмарь. Сопки в сизой дымке. Не то дождь, не то снег будет. Земля дышит холодом. Невдалеке взлетел жаворонок, трепетно повис в сером небе, запел, но тотчас оборвал песню и жухлым листом упал в густой бутан[11].
Батомунко всмотрелся в даль. В верховьях Онона дыбятся горы, ближние темнеют от лесов, дальние синими тенями маячат на небосклоне. Отсюда, с южной стороны, должны прилететь журавли. Уже по падям журчали ручьи, талой водой наполнились впадины, образуя озеро, а их все нет и нет. Не случилось ли что с птицами? Где они зиму проводят: то ли на японских островах, то ли на юге Китая. А оттуда до Забайкалья дорога немалая.
Батомунко вытянул больную ногу, погладил ее. Ноет. Быть ненастью. И вспомнились старому солдату военные годы. Воевать начал он в сорок первом под Москвой. В каких только переделках не пришлось побывать. Один раз снаряд под пулеметом разорвался. От пулемета ничего не осталось. Батомунко отбросило в окоп. И хоть бы одна царапина на теле, только две недели гул в ушах стоял. На Дону двое суток бой вели. Батомунко приказали новую позицию занять. Вырыл он окоп на небольшой возвышенности, присел отдохнуть, и свалил его сон. Проснулся, и ничего не поймет: немцы за его спиной к нашим окопам подходят. Развернул он тогда свой «максим» и пошел поливать свинцом по фашистам. Потом как-то мина в окопе разорвалась. Ремень осколком, как ножом, срезало, шинель всю изрубило, а сам цел-невредим остался. Товарищи подтрунивали: «Ты, Батомунко, в рубашке родился».
Беда настигла Батомунко под Орлом. В тот день около десяти атак отбили. К вечеру затишье наступило. Вылез Батомунко из окопа за патронами. И надо же было прилететь шальной пуле, раздробила сустав возле ступни. Через несколько месяцев вышел Батомунко из госпиталя без студни и подчистую комиссованный. Но не домой поехал солдат, а в снайперскую школу, адрес которой узнал от товарищей в госпитале. Начальник школы посмотрел на ордена и медали Батомунко и развел руками:
— Инвалидов не берем. Придется вам, товарищ ефрейтор, ехать в свое Забайкалье, там дел хватит.
— Не могу ехать в Забайкалье, — упрямо заявил Батомунко. — Мне, однако, в Берлин попасть надо.
— Это зачем?
— С Гитлером толковать хочу. Друзей шибко много погибло. Они наказ давали: «Батомунко, будешь живой, за все с Гитлера спроси». Я живой. Как наказ друзей не выполнить? Как могу домой ехать? Что людям скажу? Как жить буду? Зачисляйте в школу.
Окончил Батомунко снайперскую школу и — опять на фронт. Длинной была дорога до Берлина, но дошел солдат до него.
С неба упали журавлиные крики: «Курлы, курлы». Батомунко повернул голову на крик. Над сопками, устало махая крыльями, неторопливо летели две темно-серые птицы. «Вернулись», — тепло подумал старый чабан. И боль в ноге унялась.
Лет пятнадцать, может, и двадцать, назад молодая пара журавлей облюбовала эту падь для гнездования, и с тех пор каждый год выводит здесь птенцов. Привык к ним Батомунко и тосковал, когда осенью птицы покидали этот уголок земли.
Журавли, снижаясь, пролетели мимо и опустились у ручья. Некоторое время они стояли неподвижно. Потом самец, точно кланяясь, качнул несколько раз головой, и журавли стали кормиться.
Батомунко сел на коня, поехал на стоянку. Надо Чимит порадовать. Она тоже заждалась птиц. К вечеру на колхозном автобусе приехал Максимка. Любил его Батомунко. Хотя у внука были пышные русые волосы, как у матери, зато фигурой пошел в деда. Уже сейчас по широкой груди и по крутым плечам можно было угадать, что вырастет из Максимки богатырь.
— Скоро, Максим, кочевать на летние пастбища будем. Надо дворики разгородить, щиты в кошару прибрать.
Возле кошары из одного дворика в другой шумно перелетали воробьи.
— Ах вы бездельники, — подражая деду, ворчал Максимка.
— Как учился эту неделю? — развязывая щиты, спросил Батомунко.
— Две пятерки и одну тройку по матёме получил.
— Пошто тройки получаешь?
— Я, дедушка, по матёме лучшие всех учусь. Иннокенша, учительница, еще не успеет задачу задать, а я уж ее решу.
— Тогда совсем нельзя худо учиться. На то и талант, чтоб познать науку. А иметь крылья и не летать, однако, польза небольшая.