Жену свою Пронька любил кроткой голубиной любовью. Об этом все знали, а поэтому с сочувствием посмотрели на него.
— Давай, Прокопий, у членов бригады спросим, — предложила Нина Васильевна, — как они думают поступать с тобой?
— Оставить его надо, — за всех ответила Анна. — Работник-то он старательный. А голову ему поправить попросим Ефросинью Бугоркову. Она в этом деле мастак.
По лицам сидящих заблуждала улыбка.
— А что думает по этому поводу комсорг отряда? — обратилась Нина Васильевна к Дариме.
— И я так думаю, — встала по-школьному Дарима. — Мы его на поруки берем. Я сама с ним заниматься буду.
— Коли на поруки, так я согласен, — улыбнулся Алексей. — К севу всю технику подготовили? В борозде не придется стоять?
— Техника уже вся на полевом стане, — ответила Анна. — Хоть завтра можем начинать сев.
Ананий с Пронькой вышли на улицу. Темное небо искрилось звездами. На остывшей земле гулко отдавались шаги.
— Меня, Проньку Томских, на поруки… — возмущался Пронька. — Как какого-то тунеядца. И как у них только язык мог повернуться? Разве им понять, что у меня деликатная душа и такого обращения не переносит. Напиться, что ли?
— Вот это мужской разговор, — подхватил Ананий. — Да только вот незадача — денег нет. А домой сунуться нельзя, сам знаешь, у меня не жена, а кипяток, одним взглядом ошпарит так, что неделю чесаться будешь.
— И мне своей показаться нельзя. Скажет: «Ты бы, Пронюшка, лучше не ходил, а то завтра опять голова болеть будет». Ты меня знаешь, ведь не пойду.
— Табак наше дело.
Некоторое время шли молча. Вдруг Ананий остановился.
— Идея есть.
— Да ну? — оживился Пронька.
— Пойдем к Князю. Я видел его перед вечером. Князь двух глухарей сегодня подстрелил. Только даст ли нам?
— Да Князь, окромя тельняшки, ничего не пожалеет.
— Тогда полный порядок, Пронька.
Федор растапливал печку. В шерстяных чулках, на плечи накинут дубленый полушубок.
— Привет холостяку, — поздоровался Ананий. — Ты чего так утеплился?
— Да черт Гераську Тарбагана в наледь затолкал вместе с трактором. Вытаскивал, зуб на зуб не попадает.
— Пропустить надо стаканчик.
— С удовольствием, да нет этого зелья. Завязал, ребята, на крепкий морской узел.
— Не печалься, мы его в два счета развяжем. Дай нам одного глухаря.
— Берите обоих.
— Двух не надо. А закусить у тебя что-нибудь найдется?
— Найдется.
— Тогда жди, мы мигом.
Ананий вручил Проньке глухаря, и они вышли.
— Что мы будем делать с этим лесным колдуном? — недоумевал Пронька.
— А ты пошевели мозгами хоть раз.
— Пробовал.
— Ну и как?
— Ничего сообразить не могу.
Подошли к Пронькиной избе. Ананий остановился.
— Прежде чем переступить порог, ты представь, что у тебя отобрали трактор…
Выслушав Анания, простодушный Пронька от радости даже взвизгнул.
— Тебе, Ананий, не трактористом надо было работать, а разведчиком.
— Ты валяй, да, смотри, дело не загуби.
Пронька сделал скорбное лицо и вошел в дом. Его жена Глаша, рано пополневшая женщина, жарила мясо. Увидела мужа, опустила полные руки.
— Проня, что случилось? — певучим мягким голосом спросила она.
— Да вот, — Пронька небрежно бросил глухаря на пол. — Ехал мимо дома Гераськи Тарбагана. Собаки пугнули индюка. Он под колеса. Задавил.
— Что же теперь будет-то? — прижала к груди руки Глаша.
— Опять в сельсовет потянут.
— Вот напасть-то на нашу голову.
— А может, заплатить ему? — осторожно намекнул Пронька.
— Заплати, Проня. Сколько надо-то?
— Да десятки хватит.
— Дай ему больше и не связывайся.
— Хватит ему и десятки.
— Иди, родной, отдай.
Пронька сунул десятку в карман и вышел.
— Полный порядок, — доложил он Ананию.
Через полчаса они уже были у Федора. Две бутылки водки стояли на столе. Ананий наполнил рюмки.
— За твое здоровье, Князь.
После третьей рюмки Федор немного согрелся.
— Куда же вы все-таки глухаря сплавили? — спросил он.
— За индюка выдали, — усмехнулся Ананий.
Пронька вскочил и, прижимая руки к груди, стал представлять, как он разговаривал с женой. Федор смеялся. Потом вдруг посерьезнел.
— Олухи, что, у меня не могли денег взять?
Ананий широкой ладонью погладил шею.
— Верно, могли бы. Да просто так взять интересу нету.
— Вот-вот, — подхватил подхмелевший Пронька. — Мы с Ананием без интереса жить не можем.
Федор ушел в спальню, вернулся с десяткой в руке и подал ее Проньке.