— Тоже мне нашли пророка, — проговорила с ехидцей Дарима. — Да у этих птиц вся жизнь навыворот пошла. Возьмите петуха у Прокопия. Вечером от него покоя никому нет, а утром дрыхнет как проклятущий, не добудишься.
— Весь в хозяина, — буркнул Петька.
— Ты еще поговори там, — метнул Пронька сердитый взгляд в сторону Петьки.
— Ты бы его врачам показал, — посоветовала Анна.
— Да ходил я к ветеринару.
— Ну и что?
— А вот и то. Прихожу. Выслушал он меня и говорит: «Беги-ка, Пронька, за бутылкой, мы ему в два счета мозги с вечера на утро переставим». Я радехонек. Бегом в магазин. Купил водку. «А теперь валяй за петухом, — толкует ветеринар. — Мы из него такую жареху устроим, пальчики оближешь».
Тут я осерчал.
— Ну и дурак, — заключил Ананий. — Да я бы тебе за бутылку водки самого домового в курятник посадил.
— Спасибо, с меня и одного сумасшедшего петуха хватит.
Ананий поел, устроился поудобнее под деревом и закурил. Вдали показалась лошадь, запряженная в телегу. Казалось, что она не движется.
— Кто-то к куму в гости поехал, — усмехнулся Ананий. — Дорожка-то длинной покажется.
— Вам все вертолеты подавай, — заметил Маруф Игнатьевич.
— Вертолет не вертолет, а хоть худенькие поршни вместо копыт надо.
Ананий выпустил клуб дыма, прищурившись, посмотрел в степь и заговорил:
— Как-то вот так же едет мужик на телеге по степи. А день жаркий, парит. Разморило его. Все песни мужик перепел, всю свою немудрящую жизнь передумал, пять раз засыпал и просыпался, а дороги все ни конца, ни края. Скукота, хоть помирай.
В это время выходит на дорогу добрый молодец, в руках у него посох, за плечами котомочка.
— Здорово, забайкальский мужичок, — поклонился молодец.
— Здорово, паря, — оживился мужик.
— Не подвезешь ли веселого человека?
— Оно, конечно, можно, на телеге места хватит, да только какая плата будет? Умеешь ли сказки сказывать?
— Да я, брат, в нашей деревне первый сказочник. А песен знаю столько, на своей кобыленке враз не увезешь.
— Ежели так, садись. Только не обмани. Я вашего брата, плутов, знаю.
— Да какой я плут? — смеется молодец. — Вот дед мой был всем плутам плут.
Едут. Молодец помалкивает. Мужик косится на него.
— Когда же сказки начнешь сказывать?
— Вон от того бугорка.
А до того бугорка версты три.
— Такого уговора не было.
— Не было, так не было.
Молодец уселся поудобнее.
— Забайкальский мужичок вырос на морозе.
Летом за сохой, а зимой в обозе.
— Правда, паря, верно, паря, — закивал мужик.
— Ел он шаньги по утрам и на печке спал с женой,
Носил шубные штаны летом и зимой.
— Верно, паря, правда, паря, — соглашался мужик.
— Выпивал он самовар, удивлялись черти,
Но уж водку если пил, то уж пил до смерти.
— Верно, паря, правда, паря.
— Был он с богом не в ладу, не дружил с царями,
После праздников ходил только с фонарями.
— Правда, паря, верно, паря.
Едут час, другой… Надоело доброму молодцу забавлять мужика, и подкинул он ему прибаутку:
— Приискатели гуляют, приискатели поют.
Мужики им водку носят, жен им на ночь отдают.
— Тпру, — натянул вожжи мужик. — Слазь с телеги к ядреной матери, ты всю забайкальску жизнь знашь.
Закинул добрый молодец котомку за плечи и зашагал своей дорогой. Мужик смотрел ему вслед и плевался:
— Ах ты варначина проклятый, нечистая сила, каторжник, мужиков срамить вздумал…
От громкого смеха в леске испуганно взлетели птицы. На коне к костру подъехал Олег, младший сын Маруфа Игнатьевича.
— Привет веселой компании, — спешившись, поздоровался Олег.
— Обедать с нами, — пригласила Анна.
— Не откажусь.
Олег привязал коня к березке.
— Ты не с неба свалился? — спросил Маруф Игнатьевич.
— С отарой прикочевал в Крутую падь. Возле Онона остановился. До стрижки здесь буду.
— Как там отец? — спросила Анна.
— Здоров.
Груня принесла миску с супом.
— Садись.
— Спасибо.
Олег снял телогрейку и сел на нее возле ящика. Он был такой же костистый, как и Маруф Игнатьевич, только ростом немного пониже. Темная полоска усиков стала гуще. Олег незаметно посмотрел на Дину, та, покраснев, склонилась над кружкой с чаем. Анна заметила смущение Дины, но виду не подала.
— В гости к нам на полевой стан приезжай, — пригласила Анна.
— Примете?
— Только, чур, головы нашим девчонкам не кружить.