— Чабаны. На стоянки торопятся. — Арсалан посмотрел на небо: оно было голубое-голубое, только за Ононом краешек побелел, точно его припорошили снегом. — Как бы шурган[6] не налетел.
Слова Арсалана Алексей пропустил мимо ушей. Он смотрел в окно. На центральной улице трактор тащил зарод сена.
— Арсалан, сколько сейчас тракторов в колхозе?
— Больше ста.
— А помнишь, ты мне как-то говорил: «Побьем фашистов, выучусь, инженером стану. Тебе, Лешка, такой трактор придумаю, одной рукой заводить будешь».
— Помню, говорил, — кивнул круглой головой Арсалан.
— Потом мы с тобой, — продолжал Алексей, — загрузили березовыми чурочками бункер газогенераторного трактора и стали по очереди прыгать с колеса на рукоятку: сил-то не хватало завести, а трактор стоял, как мертвый.
— Так, однако, и не завели, — задумчиво добавил Арсалан.
— Приехала Елена Николаевна Огнева. Привезла нам по две картофелины и по лепешке. Посмотрела на трактор, на нас, измазанных в мазуте, и вздохнула: «И когда вы, мужички, вырастете?» А мы ели картошку с лепешками, и нам было стыдно, что слишком медленно растем.
— Потом жуткая ночь наступила, — перебил Алексея Арсалан. — Ты уснул за рулем. Трактор развернулся и пошел поперек поля. Смерть ждала тебя у обрыва Онона, у могилы матери. На счастье Елена Николаевна оказалась рядом.
— Было такое, Арсалан. Потом как-то утром мы приехали на табор. Ты поймал тайменя и наварил ухи. Такой ухи я больше никогда не едал. А маленькая Баирма привезла нам из степи мангыр. Потом приехал наш командир Борька Каторжин. Он изловил петлей тарбагана. Мы варили суп, а ты пел нам песню про жеребенка, что родился у беспокойного степного озера. Птицы его очень полюбили, и лебеди подарили ему свой белый цвет. Жеребенок бегает быстрее ветра, а когда ударит копытами, то земля вздрагивает, на небе сверкают молнии и гремит гром. А назавтра рано утром Борька уехал искать белого жеребенка. Но не нашел. Тогда из колхозной конюшни увел лошадей, трех для нас и одну для Баирмы. «Поедем, ребята, фашистов бить».
— Да, но тут прискакала на коне Нина Васильевна. Говорит, хорошее дело вы придумали. — Арсалан опять перебил Алексея. Он старался вспомнить все, как говорят, дословно, и лицо его поэтому стало напряженным, лоб перерезала морщина. — Она нам сказала о письме отца Бориса, и мы скисли. Помнишь письмо? Это письмо мы все наизусть знали. Ты помнишь его сейчас, Алексей?
— Конечно. — И Алексей негромко сказал первую фразу, Арсалан подхватил: — «Спасибо вам за хлеб. Мы знаем, что он детскими слезами поливается. За эти слезы каждый день фашисты перед нашим оружием ответ держат. Недалек тот день, когда мы с ними в Берлине разговаривать будем. Я знаю, вам тяжело. Но потерпите немного. Помогайте матерям. Без вас они не управятся на полях. Мой наказ тебе, Боря, береги колхозное добро. За него, а значит, за всю Россию в ответе сейчас ты и твои товарищи. Добьем фашистов, вернемся, и тогда вы снова сядете за парты», — закончили они хором.
— Однако как давно это было, — вздохнул Арсалан.
Вошла Дарима с большим овальным блюдом, на котором дымились бузы[7].
— Прошу к столу, — улыбнулась Дарима.
— Сама готовила? — спросил Алексей.
— Сама, — чуть смущаясь, ответила Дарима и поставила блюдо на стол.
— Никак не могу поверить, что ты у нас уже взрослая, — любовался Даримой Алексей. — А за бузы спасибо.
Дарима убрала с груди тонкие черные косы и выпорхнула из комнаты. Арсалан вышел следом за ней и вернулся с бутылкой вина.
— Давай, Леша, выпьем за Нину Васильевну.
Висевший на стене динамик вдруг затрещал, и послышался голос Нины Васильевны: «Внимание! Говорит Дорохова. Надвигается буран. Всем специалистам немедленно явиться в правление колхоза. Главному инженеру Дорохову и заведующему МТМ Батомункуеву подготовить к выезду все гусеничные тракторы. Всем трактористам и шоферам быть в гараже».
Арсалан встал.
— Я пошел.
— И я с тобой, — поднялся Алексей. — Где бы мне взять валенки?
— У меня есть. А как же жена с дочкой?
Алексей вышел в прихожую.
— Дарима, мчись к нам. Скажи Кате, что я уехал в степь. Вернусь после пурги. Если будет нужда в чем, помоги.
— Хорошо, — кивнула Дарима.
Горбясь, со скамеечки встала Дулма.
— Однако, Алеша, теплей одевайся: совсем дурной ветер поднялся.
— Спасибо, бабушка.
Глава 2
Невеселые думы Анны прервала Елена Николаевна.
7