— Анна. — Алексей сел. А песня совсем рядом, за кустами.
Из-за кустов вышла Анна, увидела Алексея, смутилась. Алексей встал ей навстречу.
— Ты что это здесь делаешь? — спросил он.
— Закончили сеять, — присела на траву Анна, — ребята угнали технику в Барсучий лог, а мне что-то уходить не хочется. Теплынь-то сегодня какая! Лето пришло. Да и тебя поджидала.
— Меня? — садясь рядом с Анной, удивился Алексей. — Разве я обещал приехать?
— Чудной ты, Алеша. Я сердцем знала, что приедешь.
Невдалеке над волнами, часто махая крыльями, зависла на одном месте чайка, упала в воду и с плачущим криком полетела прочь. Анна проводила ее взглядом.
— Скучаю я по тебе, Алеша. Ты как-то у нас на полевом стане шарф забыл, серый. Так я его ночью прижму к щеке, и ты будто рядом. И пахнет он тобой: полем, ветром. Смешно, верно? А ты-то хоть когда-нибудь думаешь обо мне?
Алексей помолчал.
— Я и других-то женщин иногда за тебя признаю.
— Это хорошо, Алеша.
— Что ж хорошего?
— Иначе бы ты меня давно забыл. И не знала бы я в жизни радости.
— Не очень-то много радости в нашей любви.
— Тише, Алеша. Давай поглядим, как ночь на землю приходит.
Далеко за степью, там, где бугрился хребет Алханай, в ложбине гор, как в люльке, раскаленным валуном лежало солнце. А над ним распластались ярко-красные, точно налитые рябиновым соком, облака. Степь занялась бледным изумрудным заревом. В волнах Онона качалось голубое небо. Изумленные яркими красками, замолкли птицы. Но вот солнце как будто кто-то приплюснул и в тот же миг оно исчезло, кромка неба побелела, точно ее прихватило крепким морозом, облака вспыхнули еще ярче и вдруг погасли, вытянувшись в темные полоски. Поблекла, потускнела степь. Холодной синью налилось небо, и в нем несмело загорелась одинокая звезда. Посуровел Онон. В вечерней тишине звонче запели птицы, сильней запахло черемухой.
— Алеша, а мне не верится, что мы опять одни.
Алексей обнял ее за плечи, ласково коснулся щекой волос.
Анна встрепенулась, запрокинула голову. У Алексея гулко застучало сердце, он припал к влажным губам Анны, как к лесному роднику. И мир перестал для них существовать…
Густела ночь. Ярко разгорались звезды. Над волнами заструился туман. Росой покрылись травы. В безмолвии стояли кусты черемухи, диких яблонь и боярышника. Они оставили в тайне то, о чем говорили в эту ночь Алексей с Анной.
Летняя стоянка Батомунко в пади Цырики. На пологом подоле сопки стоит домик, огороженный штакетником. Летняя кухня в углу ограды. Невдалеке катон, за ним трехстенный дворик, куда загоняют овец в непогоду. За домом несколько тополей, кусты черемухи и тальника.
В низине небольшое круглое озеро. К нему по утрам прилетают кормиться турпаны. По берегам гнездятся чибисы. За озером в долине виднеются каменные глыбы, одна из них, самая дальняя, похожа на огромный серый гриб. Это Каменный котел батора. Севернее от стоянки — цепочка редких сосен, издали похожих на всадников. От них и пошло название пади Цырики — воины.
Привольно здесь и людям и птицам.
Максимка все утро занят неотложными делами: сгонял на водопой слабых ягнят, потом съездил к соснам, долго скакал между ними, воображая себя батором, на Круглой сопке проверил лисят, которые уже начали вылезать из норы, и теперь с аппетитом уплетал молочную кашу.
— Что видел в степи, Максим? — спросила бабушка Дулма. С наступлением тепла она приехала из деревни на стоянку.
— Много видел, — с мужским достоинством ответил Максимка. — Смотрел, как орлы тарбагана ловили. Совсем хитрые птицы. Тарбаган возле норы бегает, орлы на сопке сидят, смотрят на него. Потом один орел полетел, тарбаган в нору спрятался. Орел пролетел, тарбаган вылез, свистит ему вслед. Другой орел подлетел сзади, поймал глупого тарбагана.
— Молодец, Максим, хорошо смотришь, — похвалила бабушка Дулма. — Кто много видит, тот много знает.
В форточку влетела ласточка и юркнула к гнезду, которое было под потолком в переднем углу. Следом влетела вторая, закружилась по дому, почти задевая голову Максимки.
— Что привязалась? — недовольно дернулся Максимка.