Под общий смех Арсалан сердито сплюнул и отвернулся.
— Надо думать, — поддержала Нина Васильевна.
Алексей хлопнул по плечу стоящего рядом Федора.
— Ну, Федор Степанович, мы теперь не князья, а боги.
— А-а-а, вы так…
Федор откинул берет и, наклонившись, выставил руки для борьбы.
— Петрович, покажи моряку, где раки водятся, — зашумели мужики.
Алексей скинул пиджак, и они сошлись с Федором, обхватив друг друга.
— Только без подножек.
— За ремни беритесь.
— Петрович, не давай ему голову опускать.
Шумели болельщики.
Алексей с Федором ходили по кругу.
— Петрович, в замок руки бери.
Алексей нажал плечом в грудь Федора, тот уперся, запахал ногами землю. И в это время Алексей чуть присел, кинул Федора через себя и придавил его.
— Вот так.
— Ах, молодец!
Федор попробовал вырваться, повел плечами и поднял руки.
— Сдаюсь, Петрович.
Алексей с Федором встали, отряхивая с себя землю.
— Это тебе, Князь, не лягушек в луже ловить, — посмеивались над Федором мужики.
— Я забираю этот агрегат, — пробасил Игнат Романович.
— Нина Васильевна, это что же получается? — возмутился Комогорцев. — Лучшие семена — Огневой. Игнату Романовичу первому навоз вывезли под ранние пары. Теперь он зябь поднимет да еще удобрение внесет. А мы по весновспашке сеять будем. Огнева с Игнатом Романовичем хлеб вырастят, а мы только семена переводить будем. А Петрович еще и скажет: «Я-то думал, вы хлеборобы, поля вам доверил, а у вас только и звания мужского, что штаны».
Комогорцев так скопировал интонацию и манеру говорить Алексея, что все невольно засмеялись.
— Алексей Петрович, ты решил зябь поднимать? — спросила Нина Васильевна.
— Да, под овсы. Посев по зяби дает урожай на два — четыре центнера с гектара больше, чем по весновспашке. И весной пахать эти земли не надо, люди, техника высвобождаются. Это дает нам возможность все пары поднять в мае.
— На этих же полях будут пастись овцы. Ты вспашешь их, овец куда девать, забивать?
— Мы со звеньевыми уже толковали. Каждому звену дан план — заготовить по семисот тонн сена.
— Об этом знаю, на правлении утверждали.
— Мы с Цыдыпом Доржиевичем подсчитали: чтобы компенсировать корма этих полей, каждое звено должно заготовить сена не семьсот, а тысячу тонн. Теперь дело за звеньевыми.
— Ну и что вы скажете? — обратилась Нина Васильевна к звеньевым.
— Если хорошо рассудить, — поцарапал затылок Игнат Романович, — зябь — хорошее дело. Еще и удобрение внести. Сорняки в рост кинутся. Их весной прихлопнул — и поля чистые. Хлеб будет — это наверняка. — Игнат Романович погладил ладонью усы. — Но тут такая закавыка. Оно с сеном-то всякое может быть: то в одних местах травы недород, а то заненастит, год на год не приходится. Вот и рассудите. А если по уму, так, конешно, все правильно.
— Все понятно, — рассмеялась Нина Васильевна. — Ох и дипломат ты, Игнат Романович. А сено-то косить тебе все-таки придется. Ведь заставит Алексей Петрович.
— Зачем их заставлять. Пусть сами решают: или сено и хлеб или ничего. Только потом какими глазами на людей смотреть будут.
Глава 2
Много былей и небылиц сложено про озеро Арей. Говорят, как-то раз в верховьях реки Ингоды промышлял охотник зверя. Выдался у него нефартовый день, такое с таежниками нередко бывает: как ни выстрелит, а пулю от цели будто нечистый отведет, даже рябчика на ужин не подстрелил.
Так вот и ночевал у костра голодный. Но утром охотнику повезло: изюбря-рогача выследил, подошел к нему сажен на десять. Зверь пасется на увале, убойное место подставил. Целится охотник, а сам думает: «Справный рогач, хороша печенка у него. Отведу сейчас душу». Самое паршивое дело — так под пулю думать. Слово хоть и не злой дух, но есть в нем какая-то темная сила. Выстрелил охотник и ранил изюбря, а патрон-то последний, добить нечем.
Изюбрь прыгнул на тропу и пошел в горы. Из раны на кусты кровь хлещет. Голодный охотник плетется следом, ждет, когда обессиленный зверь упадет.
А горы все круче. Тропа то в сырую глухомань нырнет, то по каменным россыпям петляет, то к серым утесам жмется. Рогач на глазах силы теряет, шатается, все чаще останавливается. Да и охотник захромал, ноги сбил.
Сколько они так шли, никто не знает. Только вдруг на вершине хребта лес расступился, к озеру вышли. Озеро как озеро, вокруг, пожалуй, верст десять будет. Северный берег крутой, песчаный, посмотришь, будто кто вал насыпал. На нем сосны, кедры да лиственницы растут. Между ними багульник, угрюм и рябина. А южная сторона низкая, темная, там больше ельник, мелкий листвяк да разная чепура разрослась.