В просторной комнате на столе уже стоял кипящий самовар.
Дуся ласково выпроваживала из комнаты детишек.
— Кажется, болен ваш мальчик, — обеспокоенно сказала она.
Тот сидел, нахохлившись, на диване, поджав под себя тонкие ноги. Глаза горели сухим жаром.
— Что с тобой, Володя? — спросил Иван Степанович.
— Ничего… — Мальчуган капризно мотнул головой.
Никита Алексеевич провел ладонью по русой головенке, чуть задержав руку на горячем лбу.
— Простыл на море? — сочувственно спросил он. — Ну-ка, выпей с нами чайку, да и в постель.
К столу мальчик не пошел. Дуся, оглядываясь на дверь, в которую протискивались детишки, и грозя им пальцем, укрыла Володю одеялом.
— Да пусть познакомятся, — разрешил Никита Алексеевич.
Трое ребят, один за другим, вошли в комнату и приблизились к больному. Взрослые молча наблюдали за ними. Володя поднял голову и спросил:
— Эти собаки — все ваши?
— Наши, — сказал Бориска.
Знакомство завязалось.
Взрослые отвернулись, чтобы не мешать ребятишкам. Усаживаясь за стол, Никита Алексеевич спросил Ивана Степановича:
— Далеко путь держите?
— В Заброшино, оттуда в город. Начальник главка вызвал. Решил сына покатать, а он, видите, расклеился. Да моторист молодой попался, к Байкалу только привыкает.
В комнате лицо Дуси еще больше разрумянилось, похорошело, ярче засияли голубые глаза.
Иван Степанович, отогревшийся, признательный хозяевам за помощь и гостеприимство, посочувствовал им.
— Трудную вы себе жизнь выбрали.
— Что? — не понял Никита Алексеевич, удивленно поднимая брови.
— Далеко от людей живете. Поговорить даже не с кем. Разве только с ветром.
— Бывают у нас люди, — возразил смотритель. — Охотники, рыбаки, экспедиции разные. Недавно двадцать студентов гостили, по скалам лазили. Да и так нас не забывают: раз в неделю служебный катер приходит, показания приборов забирают, нам книги, журналы привозят.
— Вон детей у вас сколько. Наверное, с продуктами бывает туговато?
— Были бы руки. Зверья всякого полно, всегда есть свежее мясо. В Байкале рыба даровая.
— И не скучаете?
— С ребятами не заскучаешь, — весело сказала Дуся и засмеялась, оглядываясь на них. — Эти сорванцы скучать не дадут.
— Десять лет живем, скуки не замечали, — добавил Никита Алексеевич.
— А детей учить надо? Старший-то школьник?
— В Заброшине Бориска учится, — сказала Дуся. — Скоро опять уедет. Зимой в школе, а летом с папкой по тайге ходят, в Байкале вместе сети ставят.
С минуту Иван Степанович молча смотрел на молодую женщину. Ему все же трудно было представить себе, что можно жить одним в таком вот далеком местечке. Что-то хорошее было в светлой и спокойной улыбке счастливой матери и жены. Лицо смотрителя маяка показалось еще добрее и приветливее. «Любят, счастливы, — подумал о них Иван Степанович. — Потому и легко им тут».
Моторист и Никита Алексеевич поднялись из-за стола и ушли на берег. Они осмотрели мотор и решили его разобрать. Бориска, сидя возле них, с озабоченным и довольным лицом промывал в керосине металлические детали.
Иван Степанович обеспокоенно смотрел на свинцовое небо и серые валы в море.
— Не опасно плыть в такую погоду? — спросил он смотрителя.
— Вдоль берега спокойно пройдете.
— Да? Так вы нам свою моторку одолжите, через пять дней вернем. А нашу наладьте.
— Вот этого не могу. Хоть и своя, но не могу. Уж такое наше рыбацкое правило, — решительно отказал Никита Алексеевич.
Иван Степанович не стал настаивать, ушел в дом. Моторист и Никита Алексеевич пробыли на берегу до позднего вечера, но мотора не исправили.
В темноте на скале через равные промежутки времени вспыхивал свет маяка. На крыльце смотритель задержался: в этот час обычно проходил пассажирский пароход. Никита Алексеевич, облокотившись на перила, ждал.
За дверью послышался голос Ивана Степановича: он спрашивал о чем-то жену. И этот голос напомнил Никите Алексеевичу разговор за столом о скучной жизни на манке, и он с тем же недоумением подумал: «Ну, какая здесь скука… Всякому свое: иной в городе живет, а хуже нашего. Предложи нам переехать, мы с Дусей еще задумаемся. Неплохо нам тут».