Хороши эти лесные тропки на Чусовой. Поднимаешься ложком от реки и вступаешь в просторы зеленого океана. Гремит в мшистых камнях ручей, бежит звонкая прозрачная вода, сверкающая под солнцем; трава высокая, сочная, руками раздвигаешь могучие заросли резных папоротников. Пахнет цветущим шиповником и рябиной. По склонам лога встают густые сосняки со стволами цвета темной бронзы, перемежаемые лиственными породами. Не смолкают птичьи голоса. Лесные поляны вспыхивают желтыми лютиками, лиловыми колокольчиками, белыми ромашками.
К вечеру мы добрались до села Мартыновки, две улицы которого вытянулись по правому берегу Чусовой; высокий левый берег остро срезан. На серой отвесной стене зеленели только мох и лишайники, из-за гребешка горы чернели ровные силуэты верхушек елей. Солнце склонялось за гору, а на реку уже упала тень горы.
В конторе правления колхоза в этот час было пустынно, только в соседней комнате счетовод разговаривал с женщиной. Басовито и громко звучал в пустой комнате голос женщины, толковавшей что-то об удобрениях, которые ей обещают третий день. Счетовод тихо и кротко отвечал ей, женщина возражала, и голос ее гудел сердито, раздраженно.
Вскоре они замолчали, и через комнату быстро, сильно стуча сапогами, прошла высокая, крупная женщина. Платье сидело на ней, как влитое. Все черты лица были крупны и чуть грубоваты.
Мы спросили счетовода, где можно остановиться на несколько дней. Он подумал.
— Ступайте к тете Даше, отсюда через три дома. Изба просторная — их трое.
Дом тети Даши выделялся среди других березками перед окнами. Во дворе, поставленном по обычаю этих мест под одну крышу с избой, горьковато пахло черемуховым соком.
В избе, наклонившись над раскрытым сундуком, спиной к двери, стояла женщина. Она выпрямилась, повернулась и оказалась той самой женщиной, которую мы только что встретили в правлении. Из-под платка выбивались пряди седых волос.
— Можно у вас переночевать?
— На улицу вас не прогонишь… Что ж поделаешь, ночуйте, — сказала равнодушно тетя Даша и опять наклонилась над сундуком, перебирая какую-то одежду.
Через некоторое время, выполняя долг хозяйки, она спросила:
— Квас пить будете?
Принесла большую стеклянную банку холодного квасу, приятного вкусом и запахом какой-то травы. На похвалу квасу равнодушно отозвалась:
— Все хвалят…
Я скоро лег спать.
Утром сквозь открытую в сени дверь услышал уже знакомый резкий голос тети Даши:
— Витькя! Витькя!.. Вставай!..
И через некоторое время опять:
— Витькя! Витькя!.. Вставай!..
В избе появился заспанный парнишка лет шестнадцати-семнадцати, худенький, но росту, видать материнского. Оказалось, что ночью он пас табун коней, а сейчас мать торопила его к ветеринару.
Во дворе работал хозяин — невысокого роста, худой, чернявый, как-то странно державший маленькую голову, словно боялся ее поднять или повернуть. Разговаривая, он поднимался, поворачивался всем корпусом и отвечал тихим голосом. Горьковатый черемуховый запах исходил от виц, сваленных в кучу.
Гибкие хлысты он сначала перегибал темными узловатыми пальцами у себя на коленях, потом вплетал их в начатый короб. Работа, очевидно, увлекала его. Он с удовольствием оглядывал наполовину сделанный короб и не сразу вплетал очередной хлыст, соблюдая пропорции, подчиненные его замыслу. Готовые короба лежали в углу двора, они имели разные формы и размеры и, как потом рассказал хозяин, предназначались для различных хозяйственных надобностей.
Не сразу удалось разобраться в отношениях между членами этой небольшой семьи. Сын почти не показывался в доме, ночью уезжал с табуном, а утром исчезал по другим колхозным делам. Хозяин весь день тихо и неторопливо работал во дворе. Тетя Даша уходила на огород, появлялась дома днем часа на два-три, а потом опять работала на огороде до вечера.
С ее появлением в доме становилось тесно и шумновато. На улице было слышно, как разговаривала она с соседками, заходившими в избу, с мужем, с сыном, как ворчала во дворе, усаживаясь доить корову.
Молчаливый, тихий супруг любил посидеть вечерами у открытого окошка, покурить махорочную кручонку. Он ни словом не отзывался на громкий голос тети Даши, казалось, совсем не слыша его.
В семье она была полной хозяйкой, несколько деспотичной. Повелительные нотки частенько прорывались у нее.
На второй или третий день моей жизни в этом доме тетя Даша появилась в неурочное время с ватагой звонкоголосых загорелых девушек, одетых в спортивные костюмы.