Максим собрался было оспорить свою роль в процедуре возвращения Маши, но когда услышал о ее возможном скором возвращении с прогулки, быстро попрощался.
«Я боялся звонить, боялся, что к телефону подойдет Маша. Я не знал бы, что ей сказать. Я не знаю, что сказать ей при встрече. Если бы мы встретились на следующий день после той фантастической ночи, я бы, наверное, смутился, но нашел в себе силы улыбнуться и сказать самые банальные слова приветствия. Сейчас же, сбитый с толку своим возможным отцовством, я не смогу произнести даже их. Интересно, наш самолет никто не собирается угнать в какие-нибудь Эмираты? — Максим вздохнул и на всякий случай оглядел спящих пассажиров. — Слышал бы сейчас мои мысли отец! Ему бы стало стыдно, что он воспитал не настоящего мужчину, а трусливого, безответственного человека. Нет, пап, я постараюсь с честью выйти из создавшейся ситуации!»
В этот раз, находясь в дороге, он испытывал двойственные чувства: хотел поскорее увидеть Машу, но в то же время хотел, чтобы дорога длилась бесконечно. Но полет прошел по расписанию, и задержек с наземным транспортом тоже не произошло. Целый час он ходил кругами возле ее дома, не решаясь зайти, мечтая сначала увидеть ее хотя бы издалека. Поняв, что этот процесс может длиться бесконечно, решил идти напролом, преодолевая свою неуверенность и трусость.
— Да! Рая, входи, открыто! — услышал он после того, как отпустил кнопку звонка.
Максим понял, что войдет сейчас в дом вместо ожидаемой Раисы Васильевны, открыл дверь и вошел.
— Бабушка Рая, кто говорил, что своя ноша не тянет? Еще как тянет! Да, Мотя? — спрашивала Маша, выходя из комнаты в коридор.
По коридору она передвигалась боком, делая шаг одной ногой, потом приставляла другую, на которой в позе обезьянки сидел смеющийся малыш. Таким способом она дошла до небольшой прихожей и остановилась в дверном проеме. Только тогда она подняла глаза на вошедшего. Максим не отрываясь смотрел на нее, понимая, что, кроме крайней степени удивления, ничего и не может увидеть на ее лице. Но он просчитался, потому что через мгновение на лице Маши явственно читался ужас.
Оцепенение и страх на лице дочери увидела и выглянувшая из кухни Наталья Николаевна.
— Рая, что случилось? — начала она и осеклась, вместо своей подруги увидев Максима. — Мотя, детка, иди ко мне, — тихо попросила она, через силу улыбнувшись внуку.
Малыш слез с ноги матери и пошел к бабушке. Маша же, будто с уходом сына она лишилась опоры, прислонясь спиной к косяку, начала тихо оседать на пол. Максим не мог вымолвить ни слова, он смотрел на оседающую Машу, на него и на нее смотрели Наталья Николаевна и Мотя.
— Вот, дорогая, ты хотела быть честной перед сыном, ты хотела, чтобы он знал имя своего отца… Матвей Максимович… Может, тебе лучше было сделать так, как в свое время сделала я, дав тебе самое распространенное отчество, зато я навсегда вычеркнула твоего отца из своей памяти.
Мать упрекала дочь, а Максим был благодарен ей за эти слова, потому что он теперь знал все. Но это знание не давало ему сил.
«Своим приходом я до смерти напугал их. А чего же я хотел? Чтобы они бросились ко мне с объятьями?» — думал Максим, глядя на выглядывающие из джинсов босые ноги Маши.
Ее тонкие лодыжки и узкие ступни выглядели как-то очень уж беспомощно и сиротливо и вызывали у него острое чувство жалости.
— Я не отдам тебе сына! — делая паузу после каждого слова, неожиданно четко произнесла Маша.
— Маша! Нет! Ты неправильно меня поняла… Прости, мне, наверное, не нужно было приезжать, я только перепугал вас. Ты успокойся, пожалуйста, я сейчас уйду. Могу я что-нибудь оставить на память… сыну? — спросил он. — Только что? У меня же ничего здесь нет, — тут же запаниковал он. — Может, это? — Он торопливо снял с шеи кулон. — Это скорее больше его, чем мое. — Подойдя к Наталье Николаевне, все еще державшей малыша на руках, Максим через голову надел кулон мальчику на шею. — Прямо как в индийском фильме, — грустно улыбнулся он, с нежностью глядя на мальчика. — Прости, малыш, я виноват… Я буду помогать, — каким-то изменившимся голосом произнес он и, не прощаясь, вышел.
Он спускался по лестнице и жалел, что квартира Маши находится всего лишь на втором этаже и у него слишком мало времени на то, чтобы прийти в себя, прежде чем он выйдет на улицу и столкнется с людьми. Ему хотелось оказаться на необитаемом острове. Горечь большой утраты согнула его плечи, непролившиеся слезы жгли глаза и делали пространство вокруг расплывчатым и нечетким, спазм сжимал горло и мешал дышать. Обрадовавшись пустой скамейке, как дорогому другу, Максим сел на нее и несколько раз глубоко вздохнул. Звонок собственного телефона воспринял как нечто потустороннее.