— Маша, ты замечательная мать! И купание было Моте на пользу, поскольку температура воды была ниже температуры тела. Это было почти как обтирание, — успокаивал ее Максим, стараясь приводить более веские доводы. — Все дети болеют, тут еще и наследственность… Кстати, я в детстве почти не болел, как и потом, собственно.
— А я болела… Господи, хоть бы он пошел в тебя! — все еще плакала она.
Он улыбнулся ее словам. Ему хотелось взять ее на руки и качать, как она недавно качала Мотю. Протянув руку над головой сына, он только гладил ее по голове, перебирал пальцами ее шелковистые волосы, досадуя на себя за то, что не умеет, не может ей ничем помочь.
Ночью она почти не спала, тревожно прислушивалась к дыханию сына, поила его, меняла памперсы. Под утро, дав Моте лекарство, неожиданно заснула. Разбудил ее почти барабанный бой. Ничего не понимая, она резко села на кровати. Барабан бил в стороне кухни. Прогоняя остатки сна, Маша постаралась разобраться в ситуации. Благодаря планировке квартиры Маше даже со своего места было отлично видно все, что происходит на кухне.
Мотя сидел в компьютерном кресле. Максим сидел на корточках напротив, обеими руками держась за подлокотники. На его голове никелированными боками сверкала большая кастрюля. В руке Моти была огромная пластмассовая черная ложка. Именно ею он стучал по кастрюле, надетой на голову Максима.
Через минуту Маша уже стояла рядом с Мотей.
— Мотя, папе же больно, не стучи!
— Па? — спросил малыш. — Па? — повторил он еще раз, будто чего-то не понимая.
— Да, у папы заболят ушки. Давай снимем с него кастрюлю, и ты будешь барабанить дальше.
— Не надо снимать с папы кастрюлю, — неожиданно заговорил Максим, — у папы будет очень глупый вид, потому что он поглупел от счастья: его впервые назвали этим самым папой.
— Ничего, мы переживем твой счастливый глупый вид, зато сохраним твою голову.
— А сохранять-то и нечего! — радостно заявил Максим, снимая с головы кастрюлю.
— Почему? — улыбнулась Маша.
— А потому, что голову я потерял два года назад!
— Но почему ты сообщаешь об этом так весело?
— А потому, что я, потеряв голову, нашел сначала тебя, а потом и Мотю! Маша, можно я усыновлю его? — неожиданно спросил он.
— Ну… конечно, а как же по-другому? Не понимаю…
— Маш, выйди, пожалуйста, за меня замуж! — Он умоляюще, полными любви и нежности глазами смотрел на Машу. — Я очень этого хочу. Я не представляю своей жизни без вас!
Маша растерянно смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями.
— Вы уже позавтракали? — тихо спросила она, увидев остатки каши на тарелке.
Маша была не только растеряна, но и напугана той скоростью, с которой начинала меняться ее жизнь. Ее мысли путались, не подчинялись логике: «Вчера он говорил о любви… Его признание было необычным, как и сегодняшнее предложение, словно он не словом, а делом хочет доказать свою любовь. И если я поверю ему, он убедится и в моей любви… Все в нашей жизни необычно, начиная с первой встречи…»
— Да, Мотя хорошо поел, — услышала она.
— Ты хочешь, чтобы у нас была семья? — пытаясь рассуждать логично, спросила она.
— Я только об этом и мечтаю!
— Даже после сегодняшней ночи?
— Особенно после сегодняшней ночи! Я хочу быть рядом с вами всегда и жалею о том, что многое уже пропустил…
— Но семья должна жить вместе…
— Маш, ты о чем? Конечно, вместе! Какие тут могут быть варианты?
— Мы… не можем быть вместе, — слова шли с выдохом, словно из глубины души, и Маша сама ужаснулась безысходности, которая была в них, — потому что я не смогу жить в Москве…
— Как ты меня напугала! Ты думаешь, что я к Москве привязан цепями и канатами? Ты думаешь, что у человека нет ничего священнее Москвы? Это новое мерило общечеловеческих ценностей? Знаешь, почему мы все-таки встретились на вокзале? Я уже сидел в вагоне, но перед самым отправлением вышел, потому что решил остаться. Навсегда остаться! Понимаешь? Я ничего конкретно еще не планировал, я сошел с поезда, чтобы быть рядом с вами.
Маша непонимающе смотрела на Максима и одновременно старалась удержать термометр под рукой сына.
— Я влюбился в твой край два года назад, — продолжил Максим. — Ты тоже к этому причастна. Я, как и ты, хочу, чтобы наш сын дышал чистым горным воздухом, ел картошку, которая вкусно пахнет, когда варится. Я хочу, чтобы мой сын бегал по чистому снегу, жил в доме, который не рухнет от злого умысла или чьей-то безалаберности. Я хочу вместе с ним купаться в бассейне, который построю собственными руками, думая не о барышах, а о нашем здоровье. Знаешь, — улыбнулся он, — я страшно люблю машину, но в Москве я уже давно не получаю удовольствия от езды на ней. Я родился и большую часть жизни прожил в Подмосковье и, наверное, так и не стал москвичом. «Москва, как много в этом звуке!..» Когда это было? Сейчас в этом звуке есть и взрывы, и выстрелы… Я точно знаю, что буду счастлив и без Москвы, если вы будете рядом со мной, если сумею сделать счастливыми вас. Я понимаю, почему ты не хочешь жить в Москве.