— Маша, положи Мотю слева, так мне будет удобнее смотреть на него, — попросила Наталья Николаевна.
Маша улыбнулась и выполнила просьбу матери.
— Дядь Леш, а чем вы еще богатеете, джинсы дают приличный доход? — Маша обвела рукой богатый салон машины.
— Нет, Манюня, джинсы у меня были как тоска по бесштанному детству, бедной юности, когда за хорошие джинсы надо было месяц вагоны разгружать. Это был мой старт, когда я ушел из педагогики.
— Довольно удачный старт! — заметила Наталья Николаевна.
— Да, но торговля — это не мое. Подешевле купил — подороже продал! Это же чистой воды спекуляция! Я ушел в настоящий бизнес и занялся производством мебели.
— А это чем навеяно? — улыбнулась Маша.
— А тоже, как ни странно, детскими воспоминаниями. Отец у меня работал с деревом, делал приличную по тем временам мебель. Мне всегда нравилось ему помогать, с той поры запах свежей стружки для меня — лучший запах в море ароматов!
Меняя темы беседы, они ни о чем не спрашивали Машу, она тоже ничего не рассказывала о себе. Наталье Николаевне и Маше хотелось о многом поговорить, но присутствие постороннего человека, пусть даже очень близкого, сдерживало их. Лишь однажды за всю дорогу в ответ на замечание Алексея Ивановича о том, что ни шум мотора, ни их громкий разговор не могут разбудить Мотю, Маша сама упомянула о своей жизни:
— А он привык к шуму, он спал за шкафом, а я в это время строчила на швейной машинке, да и жили мы в достаточно многолюдном месте.
После этих ее слов приподнялись плечи Алексея Ивановича, вздрогнула и посмотрела на внука полными слез глазами Наталья Николаевна, а сама Маша занялась проснувшимся сыном. В машине состоялось знакомство бабушки и внука. Малыш совсем не стеснялся новых для него людей, что-то весело лопотал на своем языке. У тех, кто был рядом с ним, слушал его, наблюдал за ним, светлели лица. С такими лицами они и подъехали к дому.
С чувством легкой тревоги входила Маша в родную квартиру. Она с трудом узнала свою комнату из-за обилия игрушек и стоящей в углу детской кроватки. Вначале это привело ее в некоторое замешательство, но видя, как весело осваивает новое пространство сын, она улыбнулась.
Наталья Николаевна кормила завтраком дочь и внука, не отрывая от них глаз, любовалась ими.
— Никогда не думала, что завтракать в обществе внука так приятно! — смеялась она, открывая в себе новые чувства и привыкая к ним.
Разговор, которого так ждала Наталья Николаевна и которого немного побаивалась Маша, состоялся в Машиной комнате, куда их привел Мотя. Наталья Николаевна села на диван, а Маша — прямо на ковер. Так за игрой с сыном, усаживая в машинку клоуна, строя домик для щенка и башню из кубиков, Маша поведала матери о своей жизни без нее, о своей жизни с сыном.
— Доченька моя, все, что мы пережили с тобой за эти два года, — это наша жизнь, — с чувством облегчения вздохнула Наталья Николаевна. — Осознанные ошибки — трудный опыт, а такой опыт самый ценный. Я очень рада, что все трудности у нас позади! Как бы я хотела познакомиться с Рогнедой Игоревной и лично сказать ей спасибо за тебя и внука! С ужасом думаю, что бы было, если бы она не встретилась на твоем пути. Значит, ты счастливая, доченька! А с тобой и я! А счастье наше уже засыпает на ковре, клади его в кроватку, — светло улыбнулась она.
Уложив Мотю, они почти буднично занялись приготовлением праздничного обеда, на который были приглашены Глумовы.
Максим был очень огорчен тем, что почти удачно начавшийся поиск, остановился. Он периодически звонил в детские сады, в которые не смог дозвониться в первый раз, но и эти попытки были безрезультатными. Тупиковость ситуации вызывала раздражение, а найти Машу стало навязчивой идеей. С его состоянием души гармонировала даже погода: сыростью, ветрами и прохладой лето стало напоминать осень.
Неожиданный звонок соседок Маши по общежитию внес сумятицу в установившуюся гармонию: на улице было пасмурно, а в душе Максима посветлело от появившейся там надежды на то, что не все еще потеряно.
— Максим, это Лиза. Помните, вы приходили к нам в общежитие и искали Машу?
— Конечно, — коротко бросил Максим, не желая говорить о том, что только об этом он сейчас и помнит.
— Мы тут с Томой были на свадьбе. Девчонка из нашей группы выходила замуж. А на свадьбе работал фотограф. Ну, знаете, это такой атрибут любой свадьбы, — продолжила она, а Максим закипал от нетерпения. — И мы, глядя на него, вспомнили, что у Мироновой был мэн, он работал фотографом, — наконец-то она сказала то, в чем было некое рациональное зерно, и Максим насторожился, словно охотничья собака, почуявшая дичь. — У него есть свой фотосалон, который называется «Альфа», это не потому, что он первый, как он нам объяснил, а от его фамилии. Он нам даже визитку оставлял, но она где-то затерялась, а фамилию мы не вспомнили… не то Альфаров, не то Альфанов, но зовут его Игорь, это точно.