— Товарищ Моцкус, я не против вас, я против любого нажима. И не сердитесь: мне кажется, все ваши беды идут от того, что вы никогда не различали, где работа и где ваша личная жизнь.
— А ты уже разделил?.. Дома ты — человек, а на работе — свинья?
— Я только хотел помочь вам.
— Уже учишь?
— Я никого не учу, но поймите и меня: на это у меня нет никаких полномочий. Наверняка и закон запрещает посторонним вмешиваться в такие дела. Позвольте если не с юристами, то хотя бы с женой посоветоваться.
— Что ж, советуйся, — сунув руки в карманы, сказал Моцкус, — только, будь добр, не разноси эти глупости по всему лесу.
— Хорошо, я вам позвоню, — найдя выход, директор засиял и торопливо протянул руку.
— Не торопись, — Викторас еще глубже засунул руки в карманы. — Но про патроны, что они были плохо помечены, что вместо птичьей дроби я мог взять кабанью, ты все равно напишешь, и без разрешения жены, слово в слово, как объяснил мне у озера: с одним крестиком — на птицу, с двумя — на зайца, а все остальные — восьми с половиной или пули… И еще добавишь, что эти крестики на покрытых маслом гильзах не были видны.
— Хорошо, я напишу, — облегченно вздохнул директор, обрадовавшись, что от него требуется такая малость, — но в моих утках птичья дробь. Я ее выковырял и отдал следователю.
— А ружье?
— Он не просил, кроме того, я, вернувшись, почистил его.
— Не стал ждать, почистил?.. Я не думал, что ты такой трус и свинья. А если я докажу, что эти дробины могли вылететь и из твоего ружья?.. Что патроны — твоего производства, что ты тоже бегал за Бируте и одалживал у Жолинаса деньги на машину? Как тогда?
Пранас побледнел, его руки начали нервно пощипывать кончик сигареты.
— Вы так жестоко не шутите. У меня семья есть.
— А кто мне запретит?
— Но вы, товарищ Моцкус, серьезный человек.
— Не очень, если связался с такими. А теперь — отдай мне остальные патроны.
Викторас вытащил из патронташа все до единого патрона, выстроил на столе и спросил:
— Которые с двумя, а которые с одним крестиком?
— Да я плохо вижу…
— Так и напиши: ослеп со страха… И еще добавь, что эти патроны и до охоты, и после охоты, вплоть до сегодняшнего дня, находились в твоем патронташе, а Моцкус только одалживал их у тебя. Теперь — распишись!
Викторас схватил бумагу, пересыпал патроны в карман и, не попрощавшись, поехал к прокурору. Но его не было дома. Ласковая женушка сначала попросила Моцкуса присесть, предложила печеньице собственной выпечки, кофейку и лишь потом сказала:
— Бронюс уехал на курорт.
У Моцкуса от волнения даже губа отвисла.
— Куда? — спросил, не веря ушам.
— В Друскининкай… Если вы правда Моцкус, — она недоверчиво посмотрела на него, — Бронюс оставил вам записку, если что.
— Он так и сказал: если что? — Моцкус уже закипал.
— Разве вы не знаете, что это его присловье? Милое, правда?
— Теперь буду знать. Всего хорошего.
«Пусть он подотрется ею, если что», — хотел сказать, но сдержался.
Хозяйка вышла проводить.
— Передайте Бронюсу, что я сам займусь вашим сыном. И если он способный парень, обязательно заберу к себе в институт и попытаюсь сделать из него хорошего человека, получше отца. Прощайте. — Упал на сиденье машины и, когда они немного отъехали, попросил Йонаса: — Остановись и дай мне все обдумать.
Заложив руки за спину, Викторас медленно направился по улице в сторону прокуратуры, желая как можно лучше подготовиться к разговору со следователем.
«Бумажки, подписанной директором лесхоза, и патронов, конечно, маловато, но все-таки уже кое-что, — складывал фактики, но оскорбленное самолюбие не желало соглашаться ни с какой логикой. — Чем же эти два поганца лучше Стасиса? Чем?! Ну, товарищ Моцкус, ответь мне на этот вопрос, а потом делай что хочешь. Ну чем? А ты? Чем ты лучше их? Человек, который стремится выглядеть мудрым среди дураков, обязательно становится дураком среди мудрецов. С кем связался… А может, не стоит торопиться, может, подскочить на место и осмотреть этот ольшаник, пока другие не постарались? Если бы Саулюс не был прикован к постели, он бы уже давно дважды осмотрел все. Ради друга на коленях дотуда дополз бы, а те — по кустам, по курортам… Подлецы! Кроме того, Саулюс — начитанный, у него есть собственная философия, плохая она или хорошая — другой вопрос, а эти?.. Потребители! И пальцем не пошевельнут! Но и такие обжигаются, потому что человек должен отвечать перед обществом не только за то, что сделал, но и за то, чего не сделал. Мог — и не сделал!.. Но это не только к ним, и к тебе относится, милый Викторас…»