— Добрый день, Викторас.
Моцкус вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла Бируте.
— От следователя? — спросил он.
Она не смела взглянуть ему в глаза, стояла и не решалась спросить, наконец заставила себя:
— Это правда?
— Что правда? Какая правда? — раздраженный, он повысил голос. — Почему вы все рехнулись? Да, черт возьми, я на охоте стрелял! Даже дважды.
— Вы встречались?
— Я его в глаза не видел.
Долгий разговор у следователя выбил Бируте из колеи, поэтому она не сдержалась:
— Неужели иначе было нельзя?
— Нет, вы на самом деле сходите с ума! — Бируте получила и за прокурора, и за директора лесхоза.
— А он — мог бы.
— Ты как-то уже говорила это, — Моцкус хорошо понимал всю серьезность ситуации и скрипнул зубами: — Ну и публика!..
— И ты, Викторас, повторяешься, — Бируте почувствовала тревогу Моцкуса. — Мы всю жизнь повторяемся, потому что мы — это мы. Вы еще не знаете этого человека. Если Стасис что-нибудь надумал, значит, он все тщательно рассчитал и не отступит.
— Нет, девочка, ничего не выйдет, — сознание своей правоты заглушало тревогу. — Наконец, есть же правда! Существует справедливость!
— Как знаете… — Бируте было трудно предложить свои услуги, но иначе она не могла. — Тебе, Викторас, придется оправдываться… Ты не привык к таким вещам и обязательно наделаешь ошибок.
— А что ты предлагаешь?
— Пока что не знаю, но чувствую, все будет хорошо.
— Спасибо, чувствуй, а я еще попытаюсь атаковать, — и он отвернулся. Ему показалось — только на мгновение, но когда он обернулся, Бируте уже не было.
Через улицу, остановив движение, шагали детсадовцы. Две воспитательницы с серьезным видом держали над головами красные флажки. Моцкус огляделся вокруг, собрался было перейти на другую сторону, но его остановил Милюкас.
— Здравствуйте! Я от самого Вильнюса по вашим следам. А вы куда торопитесь?
«Когда он перестанет „выкать“?» — подумал Моцкус и ответил:
— К следователю.
— Прекрасно, но не кажется ли вам, что этот мальчик похож на меня?
— В каком смысле?
— Теоретик! Законы щелкает что орехи… А заодно с ними — и людей. Скорлупы много будет… Я обогнал его, прямо-таки опозорил, — Костас отбросил брезент коляски и достал ржавый серп, которым, видимо, уже давно не пользовались. — Узнаете?
— Видел где-то… Не помню.
— Поглядите, вдруг да вспомните что-нибудь, а я тем временем мотоцикл у людей поставлю, чтобы не беспокоиться.
Через несколько минут они снова шли по улице и спокойно разговаривали.
— Так вот, когда вы, Викторас, нас в баньке идиотами обозвали, я в душе рассмеялся. Честное слово, какое-то странное, еще на фронте приобретенное чутье мне подсказало: правду говорит человек. Ему надо помочь, хотя и директор, и прокурор предупреждали меня: не лезь, тут их старые счеты.
— Вот гады! — вырвалось у Моцкуса.
— Лезь не лезь, но стал я прогуливаться возле имения Жолинаса. Один вечерок, другой, а на третий — клюнуло. Знаешь, его двоюродная сестра, такая толстушка, примчалась из Пеледжяй на легковушке, повертелась по дому, повертелась по хлеву, сунула что-то под полу, и к озеру…
— Не понимаю, но при чем тут серп? Правда, я его для Бируте из Белоруссии привез.
Жолинас всем растрезвонил, что ты подстрелил его, когда он камыш резал, хотя ничего подобного не было. Тогда он и попросил свою Алдуте: сходи к устью ручейка, нарежь камыша, а серп где-нибудь под кустом спрячь или в воду брось.
— Ты гений! — обрадовался Моцкус и тут же взгрустнул: — А что мы этим докажем?
— Если человек подтасовывает факты, значит, тут что-то не так.
— Поехали! — не выдержал Моцкус.
— Поехали, — согласился Костас. — Но куда?
— На место происшествия.
— Оказывается, и ты еще не потерял вкус.
Йонас привез их на то место, где был лагерь, однако на сей раз не остался в машине с вязанием. Мужчины направились по берегу озера, к устью Вярдяне. Они перешли мостик и остановились у заросшего ольхами склона.
— Эта курица там камыш резала, — махнул Костас в сторону ручейка. — Я тут все на коленях обошел, но ничего не обнаружил. Даже магнитом прощупал… Ты, Викторас, хорошенько припомни, как все было.
Моцкус разделся, выломал удобную палку и по отмели направился к шалашу. Спрятался в нем, а потом выскочил, поднял палку и прицелился по стоящим мужчинам.
— Мне кажется, левее! — крикнул он. — Еще чуточку! Если я и задел его, то вторым выстрелом, — он вздохнул с таким облегчением, будто у него гора с плеч свалилась. — И вразумил меня господь бог только два раза выстрелить.