— Галочка, ты, случайно, историю Свиридовой не видела? — спросил он.
— Как же, я сама её нашему новому заведующему в руки отдала. Представляете, в шесть утра он уже на работе был, с ночной сменой знакомился. — Девушка виновато пожала плечами и закусила губу, всем своим видом показывая, что сделать она ничего не могла — не спорить же с начальством. — Он попросил показать истории тяжёлых, что мне оставалось…
— Понятно, спасибо.
Федя развернулся, чтобы вернуться в ординаторскую, но сестричка его остановила.
— Ночь прошла тихо, Свиридова ваша в порядке была. Ну, как обычно. А вот с утра началось: Юрий Алексеевич как историю прочитал, так к ней в палату и пошёл, не знаю, о чём беседовал, но говорил строго, тон такой, что и не возразишь. Потом, правда, давление ей сбивали, капали, успокоительное вкололи, да вы сами увидите, в истории всё записано. А он велел её к операции готовить. Сейчас анестезиолог придёт беседовать.
— Какой ещё операции? И почему новоявленный заведующий принимает решения в отношении чужой пациентки единолично? Никакой операции не будет. Рано, ребёнок не готов. Я против.
Сестра глубоко вдохнула и шумно выдохнула.
— Фёдор Сергеевич, я дождусь анестезиолога и уйду домой, смену я сдала, только из-за него задержалась. А вы тут сами как-нибудь.
— Хорошо, Галя. Я понял, — сказал Фёдор холодно. — Попросите анестезиолога зайти ко мне до того, как он встретится с пациенткой.
Фёдор заглянул в вип-палату, но Свиридова спала под действием препаратов. Что ей наговорил новый заведующий, Фёдор догадывался, сам бы пришёл в ужас, столкнувшись с таким букетом патологий. Но, с другой стороны, это его пациентка, он вёл её беременность не один месяц, и вот так, даже не поставив его в известность, перечеркнуть столько труда, терпения и мук он не позволит. Ещё две недели — и ребёнок будет жизнеспособен. Осталось всего две недели. Возникла мысль обратиться за помощью к главному. Фёдор попытался дозвониться до приёмной, но трубку никто не брал. Из отделения тоже уходить не хотелось. Пока будет искать главного, новый начальник успеет прооперировать женщину, и они потеряют ребёнка.
В то время как он размышлял, стоя посреди коридора, в отделение вошли главный с новым заведующим и анестезиологом.
— А вот и Фёдор Сергеевич, на ловца и зверь бежит, — произнёс главный. — Пройдёмте в ординаторскую, разговор есть.
А дальше Фёдору предложили доложить историю его пациентки.
Попала она к нему на двадцать пятой неделе. Сам факт беременности у женщины в возрасте сорока восьми лет — случай довольно редкий, а тут ещё в комплекте шёл целый букет различных соматических заболеваний. Говоря по-простому, не было у Свиридовой ни одного органа, который бы справлялся со своими функциями.
Тяжелые формы инсулинозависимого диабета и гипертонии, которыми она страдала всю свою жизнь, стали причиной печеночной и сердечной недостаточности, к тому же в анамнезе значились несколько микроинсультов, а ещё дважды в неделю она проходила диализ.
По всем параметрам, выносить и родить здорового ребёнка Свиридова не могла. И надо было быть полным идиотом или самоубийцей, чтобы пойти у неё на поводу.
Фёдору пришлось убеждать пациентку в необходимости немедленного прерывания беременности, уж слишком высок был риск, роды могли закончиться смертью Ксении Леонидовны. Да и с ребёнком тоже были сложности: Свиридова принимала одновременно несколько препаратов, которые крайне негативно влияли на формирование нервной и сердечной систем малыша.
Но она хотела рожать, а пятидесятилетний муж поддерживал её в этом стремлении. Старшие дети тоже считали, что если Господь дал душу, то он позволит ей родиться и жить, а они как-нибудь помогут матери с уходом и воспитанием.
Фёдор вспомнил, как она улыбнулась ему вымученной улыбкой человека, которому многие доктора долгие годы говорили, что он вот-вот умрет. «Доктор, — сказала она, — вам нечего опасаться — я подпишу все бумаги и огражу вас от всяческих рисков. Никто не посмеет обвинить вас ни в чём, просто помогите моему сыну увидеть этот свет».
И он согласился, потому что выхода другого не было и ни один нормальный врач не согласился бы ей помочь. Но Фёдор не был нормальным, он не привык сдаваться и использовал любой, даже самый мизерный, шанс.