Фёдор поймал себя на том, что не знал, даже не подозревал, что у его матери кроме него были другие дети.
— Па-а-а, — протянул он, как когда-то в детстве, — а что с Настей-то случилось?
— Не выжила девочка, слабенькая родилась, недоношенная. Да и мы сглупили, все силы на спасение Маши бросили, а неонатолог проглядел ребёнка. А может, и нет, может, мы так хотим думать, а на самом деле ничего сделать было нельзя и я старый дурак на постороннего человека вину перекладываю с единственной целью, чтобы жить легче было. Диагноз не спрашиваешь? Сам всё понял? — Недлин внимательно смотрел на сына.
— Она сколько прожила-то? — в голосе Фёдора сквозила горечь.
— Настя? Сутки. С ИВЛ сняли, дыхание самостоятельное было, а потом раз — и ушла… Недоношенная, слабенькая девочка, — повторился Роман Владимирович, снял очки и пальцами потёр глаза, потом налил себе и Феде ещё по одной, и они выпили не чокаясь. — Мы с Серёжей её схоронили. Одели в то, что для выписки приготовлено было, коробку нашли, потому что в то время для новорожденного ребёнка гробы не предусматривались, только место удалось выбить, а могилу уже сами копали, да крест ставили с табличкой. Пили потом, вот как с тобой сейчас. А Серёжа всё поверить не мог, что смерть его ребёнка забрала. Ты-то на кладбище не ходил никогда, а так бы знал, что за могилой отца Настя лежит.
— Не люблю я кладбища, — ответил Фёдор, — может, и не прав, что не ходил, да только и не тянет.
— Молодой, вот и не тянет. Кто в твои годы про смерть думает? А про то, что после, вообще никто. Кстати, мы с матерью, землю там рядом прикупили, оградку на большую поменяли. Имей в виду, нас есть где хоронить.
— Ну что за глупости вы придумали! — возмутился Фёдор.
— Нет, Федя, не глупости это, а рачительность и хозяйственность. Жизнь штука непредсказуемая.
Фёдор лишь головой покачал, спорить по этому поводу он не собирался, понял главное: для матери это важно.
— Ты закусывай давай, селёдочка удалась, а хочешь, я с икрой бутербродов сделаю, или глянем, что там в судочках нам положили. Мы с Машей материально не нуждаемся, на хлеб с маслом, да и не только с маслом, нам хватает. Работаем же, уходить не думаем, пока держат, будем трудиться. С одной стороны, на людях, с другой, какая-никакая польза от нас есть. А дома что… Одиноко, мысли всякие в голову лезут, по-стариковски глупые, но куда от них деваться…
— Долго речь готовил, батя? — рассмеялся Фёдор, — Думаешь, не понимаю, к чему ты ведёшь? Вот скажи, куда я поеду? Семью с места срывать не хочется. Может быть, вы ко мне решитесь?
— Не знаю, сынок. Время покажет. Заметил, как вокруг матери мужчины вьются? — резко сменил отец тему.
— Ревнуешь? — На лице Фёдора читалось удивление. — Неужели ты в ней не уверен?
— Не о том подумал, Федя! — кинув хитрый взгляд на сына, поднял он указательный палец кверху. — А вот Серёжа ревновал.
И тут Фёдор наконец-то услышал историю знакомства своих родителей. Роман Владимирович рассказал, как однажды вечером друг примчался к нему прямо на дежурство и радостно сообщил, что женится. Он удивился, ведь прекрасно знал, с кем встречается Сергей, и высказал свои сомнения, но Рябина только отмахнулся, мол, нынешняя его подруга явление временное, просто для приятного времяпрепровождения, а вот сегодня он встретил девушку своей мечты и терять её не намерен. И зовут её Маша. Маша Покровская. «Но это скоро изменится! — уверил Сергей Романа. — Вот увидишь, не пройдёт и пары месяцев, и она будет Рябиной!»
— И ведь добился своего! — с гордостью, словно и его заслуга в этом была, закончил Роман Владимирович. — И Маша стала ему достойной женой, верной подругой дома и на работе. Хотя чему удивляться, он её на свои операции брал, рассказывал всё по ходу, учил. А как он оперировал, было на что посмотреть. Кстати, много у тебя от него. Одно слово — гены.
Роман Владимирович налил себе ещё, хотел и Фёдору тоже, но тот закрыл ладонью рюмку.
— Хватит мне, папа. — А потом заинтересованно спросил: — И что, так до свадьбы и не познакомил он вас?
— Да прям, ему ж не терпелось. Познакомил, конечно, только прав он был, влюбился я, как мальчишка. — Роман Владимирович развёл руками, жестом показывая, что ничего другого быть и не могло. — Но ты знаешь, Федя, Маша так на него смотрела, что я сразу понял, не быть мне другу конкурентом. Вот так стал я другом им обоим, а чувства спрятал, чтоб никто догадаться не мог. Я слов подобрать не могу, чтобы рассказать тебе, что для меня значит Маша, но одно знаю точно, и ты тоже должен это знать — она необыкновенная женщина. Нам повезло, что она у нас есть. Вот так я скажу. Она ведь добрая, чуткая, а главное, любить умеет, как никто другой. А это редкость удивительная.