Но что-то Асю останавливало – она медлила, глядя на то, как поднимаются песчинки, повинуясь бьющей из-под земли воде. Словно ждала подсказки от этой воды, земли или леса.
Сверху, со стороны поляны, один за другим прогремели два выстрела. Ася, забыв про воду, кинулась назад. Не отдавая себе отчета зачем, она торопливо карабкалась по склону, цеплялась рукой за ягельник, за торчащие тут и там корни деревьев. Поляна была пуста. Ася приблизилась к шалашу и отдернула полог. То, что она увидела, заставило ее в ужасе попятиться – Зорин и женщина были мертвы. Правая рука Зорина все еще сжимала пистолет.
Ася закричала. Вылетела на середину поляны, заметалась в разные стороны. Ужас подгонял ее, она бежала куда глаза глядят, продираясь сквозь ветки, обдирая руки. Он сам, сам убил ее и себя!
Слезы, которых она не замечала, застилали глаза, скатывались, а она, зло размахивая руками, продирала себе путь на волю. Земля уходила у нее из-под ног, туман мешал разглядеть дорогу. Она угодила в овраг, края которого не увидела за серой моросью, покатилась вниз, больно ударилась о поросший мхом серый валун. Снова наверх, цепляясь за корни, пятернями вросшие в землю. Куда-нибудь, прочь от этого страшного места!
О! Как она сейчас была зла на мужчин за их постоянное стремление воевать! За то, что каждый считал себя правым и не хотел уступить! Это вечное стремление набить морду, стать «стенка на стенку», схватиться в кулачном бою, перестрелять друг друга! Только эта вечная агрессивность заставляет их жить по таким жестоким законам, по которым она жить не хочет! Она жаждет быть счастливой! Спокойной, сытой, чистой! Она хочет иметь красивую одежду, красивую посуду, белую скатерть! Она хочет жить, а не ходить в обнимку со смертью! Лучшие годы проходят, а рядом только смерть, смерть. Одна смерть!
Ася вылетела на открытое место – растрепанная, заплаканная, с подолом, полным репьев. Вылетела и увидела всадников. Их была целая цепь, растянувшаяся полем. Вздымая пыль, они мчались в ее сторону. Туман осел, и было хорошо видно, как качаются в седлах воины. На всадниках были странные островерхие шлемы и неоднородная по тону амуниция.
Ася опустилась на траву, вытерла подолом лицо. Равнодушие охватило ее, силы иссякли.
Между тем всадники приближались. Уже можно было разглядеть синие звезды на шлемах. Погон у всадников не было.
– Ася!
Она поднялась и попыталась найти среди шлемоносцев того, кто ее окликнул. Но все они в пропыленной темно-зеленой или же серой форме казались ей одинаково незнакомыми, чужими. Один из всадников спешился. На груди у него были синие нашивки. Широко шагая, он шел к ней.
– Алешка…
Группа всадников обогнула их и помчалась к лесу.
Дальнейшее для Аси происходило как во сне, который, проснувшись утром, не можешь вспомнить. Совершенно стерлось из памяти, как они добирались из Закобякина в Любим, как Вознесенский, сняв ее с лошади, привел в дом и как домашние хлопотали, собирая семью Алексея в дорогу. Ей запомнилась только станция в Пречистом, где в ожидании поезда одетая в Машино перешитое платье Маруся водила маленького Юлика по перрону среди чьих-то баулов и узлов, а она сама, Ася, держала под руку мужа, который в странной, непривычной для нее красноармейской форме казался совсем чужим. Но то, что она может держать под руку мужчину, плечо которого сквозь шершавую ткань гимнастерки казалось очень сильным, давало ей новое ощущение самой себя. Ей было впервые за много дней спокойно, хотя там, куда он вез ее, как и по всей стране, шла Гражданская война.
Маша Вознесенская не могла всерьез относиться к ухаживаниям Мити Смиренного. Она знала его всегда. Они вместе учились в церковно-приходской школе, вместе играли в купцов на берегу Учи, ловили бабочек и стрекоз одним сачком. Он даже в куклы с ней играл! И теперь вздыхает, хоть она и запретила ему так смотреть на нее, будто никогда не видел. Несколько раз Митя делал попытки объясниться с Машей, но все эти попытки заканчивались тем, что она прыскала в кулак, а потом и вовсе принималась хохотать, обижая Митю своим смехом.
– Митька, пойми же, глупый, ты мне как брат все равно что! Не могу я тебя представить мужем… а себя женой. Мне смешно это!
– А ты не представляй. Просто стань, – просил Митя, но Маша всячески уклонялась от принятия ответственного решения. Ее даже отец пристыдил:
– Что мудруешь над парнем? Погоди, Мария, найдет он тебе замену – плакать станешь.
– Больно надо – плакать! Да и не найдет.
Дружба Мити всегда была для Машиного отца поводом для шуток. Впрочем, в последнее время все изменилось. С арестом Владимира в доме поселилась тоска. Мама не находила себе места, а отец перестал шутить.