— Эй, Аська! Поднимайся к нам!
Сверху, перевесившись через перила лестницы, на нее смотрели Анна и Эмили. Она взлетела наверх, все трое бесшумно пересекли столовую и скрылись в комнате девочек.
— Ты видела, что горит?
В темноте обе девочки — старшая, четырнадцатилетняя Анна, и ровесница Аси, Эмили, в белых ночных чепцах и длинных батистовых сорочках походили на привидения. Белесые брови и ресницы делали в темноте их бледные лица совсем плоскими.
— Кажется, трактир, — предположила девочка, боясь даже думать, что горит чей-то жилой дом. Трактиры горели довольно часто.
— Сильно горит?
— Полыхает! Искры так и летят!
— Ты пожарных видела?
— А пламя от нас далеко?
— За папа бричка приехала или тарантас?
Ася перевела дух. Внимание девочек ее опьянило.
— Видела, — соврала она про пожарных. — Каски блестят, колокол гремит. Мой отец сразу на пожар пошел, как только началось. Соседи тоже побежали. А за Богданом Аполлоновичем — бричка. Так горит! Я поднималась на сеновал и все видела.
Не скрывая зависти, сестры вздохнули. Фрау Марта не позволяла своим дочерям лазить на сеновал. Это была привилегия Аси.
— Вот бы гимназия сгорела! — вдруг сказала Анна, скрипнув пружинами кровати.
— Ты что?! — ужаснулась Эмили, которая только еще готовилась сдавать вступительные испытания в первый класс. Ей должны были заказать форменное платье с фартуком и манжетами у лучшего портного в городе.
Ася завидовала Эмили. Она, не задумываясь, отдала бы все свои привилегии и свободы — ходить в лес с ребятами без взрослых, купаться в реке не на территории купальни, а там, где вздумается, гулять по городу без гувернантки — все это она отдала бы не моргнув глазом за возможность учиться в гимназии для девочек и носить форменное платье с манжетами.
— Зачем? — спросила она у Анны в полном недоумении.
Анна, похоже, была удовлетворена произведенным на младших эффектом. Она любила уязвить ближнего, но даже не представляла, насколько расстроила своим заявлением подругу своих детских игр, поварову дочку Асю. — Фи! Вы мальки и еще не знаете, каково это, учиться там! Одна латынь чего стоит! А математика? Уж я не говорю о географии. Зубришь, зубришь все эти названия… Забудешься на уроке, а тебя классная дама линейкой по пальцам — хрясь!
Анна проворно выставила вперед, в направлении сестры, длинную худую руку. Эмили с визгом отпрыгнула. Глаза ее от испуга стали, как у кошки Маруськи.
— Маленьких не бьют, — неуверенно возразила Эмили, Ася не знала, что тут можно возразить, но ей ужасно хотелось что-нибудь сказать в защиту гимназии.
— А у нас в церковно-приходской школе все учителя добрые были. Батюшка Федор нас в лес водил и про птиц рассказывал.
— Сравнила! То школа, а то — гимназия! Вот у нас в прошлом году одну девочку из третьего класса на всю неделю без обеда оставили!
Видя, что наказание не произвело должного трепета на девочек с плохим аппетитом, Анна продолжала:
— А первоклашку одну стоять поставили на весь урок! А потом к директору вызывали!
— За что? — угрюмо спросила Ася, чувствуя, что глаза наливаются горячим. Она уже сожалела, что зашла к девочкам.
— А вот за то! — злобно подытожила Анна. — Забыла латинские глаголы!
Асе не хотелось продолжать разговор, тем более Эмили уже начинала хныкать, совершенно расстроенная рассказами сестры.
— Ну, зареви, плакса! — подначивала старшая.
Эмили угрожающе усилила тон зарождающегося плача. Ася буркнула «спокойной ночи» и юркнула за дверь. Нянька спала, прихрапывая. За окном хлестал ливень. «Значит, пожар не разрастется», — успокоенно подумала Ася.
Маришин храп мешал заснуть. Ася лежала и думала.
Не может быть, чтобы в гимназии было так плохо, как расписывает Анна.
Всякий раз, когда Асю посылали в булочную или же в лавку, она выбирала дорогу так, чтобы пройти мимо гимназии. Здание женской гимназии — двухэтажное, каменное, с широким парадным крыльцом. На переменах веселые гимназистки стайками высыпают на улицу и принимаются парами ходить по дощатым дорожкам, а в сухую погоду и бегать по всей улице в догонялки.
Гимназистки бывают разные. Те, что победнее, ходят в платочках, зимой — в шалях. Но большинство носит шляпки с лентами в тон форменному платью и высокие кожаные ботики на каблучках, со шнуровкой по всей высоте или на пуговках.
У Аси дух захватывало, когда она любовалась гимназистками. Особенно шикарно выглядела, конечно же, Липочка. В отличие от белесой Анны Липочка была яркой — чернобровой, румяной, в меру округлой. Красавица. Ее платья, а в особенности шляпки, всегда были самыми лучшими и очень шли к ее свежему личику и фигуре.
Ася не раз останавливалась напротив гимназии, чтобы полюбоваться Липочкой. Вот если бы ей, Асе, выпало счастье дружить с такими девочками, иметь форменное платье чуть ниже колен, с фартуком, с белым кружевным воротником, белый шелковый передник с оборками и пальто с пелериной!
Сотни раз рисовала она себе картину: вот она важно прогуливается с подругой по узким дощатым мосткам, даже не глядя в сторону простых смертных, бегущих по своим делам по пыльной улице…
Мечты терзали ее больше тем, что им не суждено было сбыться. После того как Ася окончила третий класс церковно-приходской школы, отец однозначно заявил:
— Все, выучилась. Теперь дело знай.
А разве раньше она не «знала дело»? Учеба в школе никоим образом не освобождала ее от домашних обязанностей. Летом она пасла гусей на лужайке у пруда, ходила на Обнору полоскать белье, вышивала вместе с Маришей. Заодно тайком схватывала и то, чему учила девочек Фрида Карловна.
— Фрейлейн! Спина! Голова!
Спину нужно было держать так, будто к ней привязана доска. Эмили эта наука давалась с трудом. У Аси получалось.
Она научилась держаться прямо и изящно, высоко держать голову и всегда чинно ходить, без лишних суетливых движений. Так, по мнению Фриды Карловны, должны вести себя барыш-ни. И все же гимназия, ставшая сущим наказанием для Анны, оставалась недосягаемой мечтой для Августины. За гимназию нужно было платить, а отец считал это излишней роскошью.
Слизав соленую слезу, Ася скороговоркой помолилась Богу — попросила прощения за легкомысленные желания и зависть. Напоследок она попросила Бога позаботиться о маменьке — где бы та ни была — на земле или на небесах.
Этой же ночью, в то самое время, когда Ася выбежала на крыльцо, узрев синие отсветы молнии, в доме отца Сергия, священника Троицкой церкви, что на рву, не спали. Горело совсем недалеко, в двухэтажном деревянном доме причта. Внизу жил псаломщик Юрьев, уволенный тремя днями раньше за воровство. Во втором этаже — дьякон с женой и ребятами.
Пламя вырывалось из нижнего этажа, звенели стекла, летели вещи.
— Бегите на колокольню, — велел отец Сергий старшим сыновьям, Владимиру и Артему. — Звоните в набат! А ты, — взглянул на подлетевшего среднего, Алешу, — беги к бочке, снимай замок!
Алексей схватил ключи, метнулся во двор за братьями. Впереди мелькнули светлячками их фонарики. Наклонившись у крыльца за ботинками, услышал скрип качелей. Алексей заглянул за угол дома — на качелях, повернувшись лицом к пожару, сидел младший братишка, Ваня, и, держа перед собой икону, горячо молился.
Алексей улыбнулся, но не окликнул брата, побежал к церкви, возле которой когда-то был сооружен насос на случай пожара. Пока возился с замком, сверху, с колокольни, раздались первые удары среднего колокола. Ему вторил тот, что побольше. Удары вначале получились зловещие, мороз по коже, а затем колокола зазвонили без всякого ритма — беспокойно, тревожно и немножко весело. Ни разу Алексею не удавалось звонить заполошный! И вот снова без него. Ему не терпелось оказаться рядом с братьями, попробовать раскачать самый большой колокол. Просто руки чесались! Он вприпрыжку помчался к церкви. Отсюда хорошо был виден пожар. С гулом и треском бушевал огонь. Гром и то и дело вспыхивающие молнии усиливали общую картину. Алексей чувствовал, как внутри закипает какая-то шальная буйная сила. Взлетел по лестнице на колокольню. Там, наверху, хозяйничал ветер — рубашку так и сдирало с тела, волосы рвались куда-то. Вот где силища!