В тереме. 1880-е
Рязанский государственный областной художественный музей имени И.П. Пожалостина
Теперь наступила возможность устроить жизнь по собственному желанию соответственно своим склонностям и симпатиям. Он поселяется в отдельном домике, с отдельным хозяйством. Хозяйство это было крайне несложным, что вполне соответствовало характеру хозяина, который жил, как птица небесная, не придерживался никакого определенного режима, работал иногда по ночам, завтракал и обедал, когда попало. Домик его состоял из большой мастерской, маленькой комнаты, почти ниши, где он спал, небольшой кухни, где помещалась прислуга, и вышки, на которой он любил сидеть, попивая красное вино и любуясь видом. Этот вид отчасти изображен на небольшой, очень тонко написанной уже в последние годы картине Зимнее утро. Еще при жизни Рябушкина говорили, что он сильно пил, даже запоем, что будто жизнь в деревне пагубно отразилась на нем в этом отношении. Но все эти слухи очень преувеличены. А лет за шесть до смерти он совсем бросил пить. Во всяком случае о пьянстве в том смысле, в котором оно «сгубило столько талантливых русских людей», не может быть и речи, ибо талант Рябушкина расцвел именно в последние годы его жизни, когда были написаны наиболее интересные его произведения.
Голова парня. 1901
Нижегородский государственный художественный музей
Михайловская улица в Новгороде. 1899
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Впрочем, для более полного представления о личной жизни Рябушкина стоит привести отрывок из воспоминаний М.В. Нестерова: «Андрей Петрович был замкнутый, как бы носящий в себе какую-то тайну. И лишь иногда прорывалась завеса сокровенного, и перед нами мелькали сильные страсти, в нем скрытые... Андрей Петрович развивался не спеша, что-то ему мешало - его ли тяжелая наследственность, личные ли свойства его характера - сказать трудно. Он чаще стал “срываться”. Такие приступы, худо кончавшиеся, стали ярче. Вот что пришлось мне видеть однажды, проездом через Нижний в Уфу: по дороге с вокзала на пристань навстречу моему извозчику несся лихач. Дрожки от бешеной езды у лихача как-то подпрыгивали, раскатывались по круглым булыжникам мостовой - они молниеносно приближались к нам. За лихачом я увидел седоков - двух разряженных девиц, одну в оранжевом, другую в яркозеленом. Перья их огромных шляп трепались по ветру. Одна из девиц сидела рядом, другая на коленях, в позе рискованной, у маленького бледного, с беленькой бородкой мужчины. Мужчина этот был Андрей Петрович Рябушкин. Он узнал меня, крикнул: “Здравствуй, Михаил Васильевич”... Дрожки пронеслись и быстро скрылись за углом.
Рассказывали еще такое. Кончая или уже окончив Академию, Андрей Петрович стал зарабатывать на иллюстрациях немалые деньги. Накопив несколько сот, он исчезал так на неделю. Никто не знал, где его искать. И лишь случайно узнали, где в такие дни пропадает Андрей Петрович. Он удалялся тогда в места злачные... Там, по особому договору с “мадам”, уплачивал ей чеком недельную ее прибыль и оставался полным хозяином заведения, которое на такие дни закрывалось. Новый султан изменял жизнь заведения. Все должно было быть согласовано с его капризными вкусами... А он, такой странный, то потухший, то разгульный и дикий, требовал новых и новых впечатлений. Однажды, в дни такого разгула, по особому заказу в заведение привезли чудотворную икону. Встретили икону с подобающим почетом. Был отслужен в зале молебен, после чего икону, по особым просьбам девиц, пронесли по всем комнатам заведения, все окропили святой водой. Более чувствительные девицы от умиления плакали. Андрей Петрович принимал живейшее участие в домашнем торжестве, зорко всматривался во все происходившее, усердно со всеми молился и, когда церемония кончилась, щедро расплатился с батюшкой. И икону вынесли девицы на руках до кареты, запряженной цугом. Тот день прошел в особом сосредоточенном настроении. И долго будто бы Андрей Петрович лелеял мысль написать картину Привоз чудотворной иконы. Картина не была написана. Я думаю, что если бы Рябушкин осуществил свою мысль, то это была бы одна из лучших жанровых картин в духе его Чаепития.
К обедне. 1903
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Когда срок аренды заведения кончался, Андрей Петрович, одарив девиц, дружески со всеми простившись, исчезал до лучших дней.