ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ ГАНГСТЕР
Все эти четыре месяца Риббентроп делал вид, что он лучший на скамье подсудимых. Не знаю, верил ли этому сам Риббентроп, но он многое бы дал, чтобы так думали те, кто присутствует в зале суда. Бывший рейхсминистр не претендовал на оригинальность. И до него порок часто пытался выступить в платье обманутой добродетели. Но надо отдать справедливость Риббентропу, еще никогда прежде эта попытка не выглядела столь бесстыдно и безнравственно: леди Макбет хотела проскочить в списке действующих лиц под именем Джульетты. Когда обвинители говорили об Освенциме, он так укоризненно смотрел на Геринга, точно хотел сказать ему: "Ах, Герман, неужели ты приказал волосами казненных женщин набивать солдатские матрацы? Ну, встань, скажи же им, что это неправда".
Риббентроп демонстративно отвернулся, когда на скамье подсудимых появился Кальтенбруннер. Он, видите ли, обиделся на полицейских за то, что те заставили его сидеть в одном ряду с начальником гестапо. Заплечных дел мастер только пожал плечами. К чему такие церемонии? Суду же известно, что и он, Кальтенбруннер, и Риббентроп были мечены фюрером одним тавром и оба ходили в одном звании — группенфюреров СС.
Дело, конечно, не только в звании. И сейчас, когда мы ближе познакомились с деятельностью имперского министерства иностранных дел, каждый из присутствующих в зале суда может только присоединиться к молчаливому протесту Кальтенбруннера. Риббентроп был таким же прохвостом, как и начальник гестапо. Разница между ними заключалась, может быть, только в том, что, выступая в каком-нибудь очередном фарсе, сочиненном Гитлером, первому приходилось иногда менять китель эсэсовца на дипломатический фрак, а второй подвизался на фашистских подмостках в роли, не требовавшей переодеваний.
"Обновители человечества" никогда не отличались дружбой. Прежде они грызлись между собой из-за места в передней фюрера, сейчас они спорят за места на кладбище.
Мы не знаем, на что будет претендовать в своих показаниях Кальтенбруннер. В списке преступников его имя значится следующим после Кейтеля. Что же касается Риббентропа, то он хочет соседствовать в энциклопедии только рядом с Талейраном. Трудно влезть в историю по чужому паспорту. И если бы Риббентроп был немного умнее, он никогда бы не пошел на аналогию. Даже свои называли его ничтожеством. Я имею в виду показания бывшего статс-секретаря министерства иностранных дел Штейнграхта, который был допрошен судом по просьбе подсудимого в качестве свидетеля защиты. Этот свидетель сказал о своем патроне:
— Риббентроп исполнял в германском правительстве только роль внешнеполитического секретаря фюрера, и мы никогда не считали его настоящим министром.
Для того, чтобы сгладить впечатление от столь нелестной характеристики, адвокат Горн специально вызвал в суд личную секретаршу Риббентропа, чтобы она могла засвидетельствовать гениальные дипломатические способности бывшего рейхсминистра. Я записал подробно показания секретарши Маргариты Бланк и привожу здесь состоявшийся диалог почти дословно.
Горн. Сколько лет вы работали с Риббентропом?
Бланк. Пятнадцать.
Горн. Считаете ли вы Риббентропа выдающейся личностью?
Бланк. Да, конечно.
Горн, (торжествующе). Что заставило вас включить Иоахима фон Риббентропа в число выдающихся государственных деятелей третьей империи?
Бланк. Разве вы не знаете, у него же никогда не было своего мнения.
Горн (обескураженно). Не хотите ли вы сказать этим заявлением, что у Риббентропа никогда не было серьезных разногласий с фюрером?
Бланк. Да, конечно. Даже в случае разногласий он отстаивал мнение фюрера как свое личное.
Риббентропу трудно было привести какие-либо доводы в доказательство своей дипломатической гениальности. В показаниях суду он пытался поэтому сделать хорошую мину при плохой игре и придать хотя бы какую-нибудь значимость своему абсолютному ничтожеству.
— Когда фюрер, — сказал он, — предложил мне стать министром, я понял, что мне придется работать в тени гиганта. Выдающаяся личность фюрера должна была главенствовать и в области внешней политики.
Мы знаем сейчас все, что скрывалось в тени фашистского «гиганта». "Выдающаяся личность" не хватала дипломатических звезд с неба. Гитлер всюду оставался Гитлером, поэтому и в области внешней политики, так же как в других делах, он действовал методами уголовника. Свидетель защиты Штейнграхт сказал об этом суду довольно откровенно:
— Гитлер считал, — заявил Штейнграхт, — что дипломатия создана для обмана народа. А международные договоры — это детские игрушки, которые нужно сохранять только до тех пор, пока они целесообразны.
Мы не станем сейчас комментировать эти циничные откровения Гитлера. На скамье подсудимых сидит Риббентроп, и суду важно установить, что именно он, Риббентроп, ввел методы уголовщины в сферу международных отношений и упорно отстаивал эти методы как свои личные.
Многим казалось до сих пор, что каждому новому нашествию, затеваемому Гитлером, предшествовал бандитский налет геринговских бомбардировщиков. Это не совсем так. Впереди Геринга шел всегда Риббентроп. Гитлер посылал его вперед для отвода глаз. Рейхсминистр прилетал в Прагу, Париж или Брюссель дипломатическим гостем третьего рейха. Он мило улыбался, уверяя всех и каждого, что его сердце полно самой горячей любовью к чехам, французам и бельгийцам. Риббентроп не только говорил, он заключал со всеми государствами Европы пакты дружбы и соглашения о ненападении. Мы знаем теперь, что значила улыбка Риббентропа. Так, очевидно, улыбался в свое время Иуда.
Международный военный трибунал установил сейчас с документальной точностью, что достаточно было пройти только месяцу — двум после заключения такого пакта, как над Прагой, Парижем или Брюсселем появлялись эскадрильи со свастикой.
— Этого требовала обстановка, — пробует оправдаться сейчас Риббентроп. — Менялось положение, и фюрер должен был начинать войну, чтобы предупредить агрессивное нападение противника.
Странное оправдание: фюрер боялся нападения не только со стороны чехов и французов, он оккупировал Норвегию, Люксембург и даже маленькую Данию, которая перестала участвовать в каких бы то ни было войнах еще со времен принца Гамлета. И все это якобы в целях предупреждения агрессии.
— Вы в самом деле верили, что Дания хотела напасть на Германию? — переспрашивает обвинитель Риббентропа.
— Так думал Гитлер.
— А как думали вы?
— Я провел бессонную ночь перед вступлением немецких войск в Данию.
Обвинителей, однако, не устраивает такой ответ. Бессонная ночь в канун нападения на Копенгаген, бессонная ночь перед бомбежкой Варшавы, бессонная ночь в связи с Брюссельской операцией… Показания Риббентропа начинают походить на пошлый рефрен из какого-то цыганского романса. Но прокуроров трудно разжалобить сантиментами. Они загоняют дипломатического гангстера в угол фактами и документами. Шантаж, провокация и насилие — вот что скрывалось за так называемыми бессонными ночами Риббентропа. Обвинители разбирают каждое новое нападение Германии, и бывший рейхсминистр после долгах препирательств вынужден называть в каждом таком случае имя агрессора. И этот агрессор, конечно, не Польша, не Чехословакия, не Советский Союз, а фашистская Германия.
Гитлер сказал: "Начиная войну, нужно думать не о международном праве, а о победе". И Риббентроп искал любой повод для того, чтобы оправдать очередную агрессию. Граф Чиано в одном письме к Муссолини говорит о своем разговоре с Риббентропом в канун нападения Германии на Польшу.
— Чего вы хотите сейчас от Польши: Данциг и коридор?
— Нет, — ответил Риббентроп. — Сейчас мы хотим только войну.
Риббентроп ездил по европейским столицам, чтобы отвлечь внимание своей будущей жертвы от готовящегося нападения. Как раз в те дни, когда министр иностранных дел Риббентроп уверял в Варшаве поляков в миролюбивом сердце фюрера, фельдмаршал Кейтель по приказу того же фюрера издал приказ, в котором говорилось: "Вести подготовку к захвату Данцига так, чтобы застать поляков врасплох".