И внизу странички: «Forever».
Через десять минут Галя сидела в автобусе, который курсирует между пищекомбинатом, где работает папа, и больницей. В автобус этот лучше не садиться, особенно в нарядной одежде и хорошей обуви – ноги оттопчут, одежду испачкают или даже порвут, потому что в этом автобусе возят все, что вздумается, даже козлика можно увидеть с рожками, замотанными в тряпку.
– Что, к отцу едешь? – спросила кондуктор.
– Да. – Галя протянула пять копеек.
– А чего с пустыми руками?
Галя растерянно посмотрела на руки, а потом на кондуктора.
– Надо было поесть прихватить! – упрекнула кондуктор. – Твой отец целыми днями работает, могла бы о нем подумать, не маленькая уже!
Поправив сумку с висящим на ней мотком билетов, кондуктор пошла вперед, на свое место.
– Папа обед с собой берет! – огрызнулась Галка и уставилась в окно.
– С его пенсией и зарплатой можно в ресторане каждый день обедать! – хмыкнула впереди какая-то тетка. – Хорошо ж его контузило!
Верно, пенсия у папы сто девяносто пять рублей, как три маминых зарплаты. Где бы они ни жили, он работал столяром и еще строил и чинил все, что просили, а просили часто, потому как руки у него золотые. Так что вместе с зарплатой и пенсией получалось прилично. Настолько прилично, что им открыто завидовали и язвили – мол, три раза об землю головой ударился, и государство на всю жизнь обеспечило, да еще и работать может. Неправда, папа не головой ударился, он с самолетом падал, после этого у него ноги мерзнут даже летом и бывают сильные головные боли, один раз был инсульт, вернее микроинсульт. После этого папа вдруг начал вспоминать прошлое в таких подробностях, что Галя и Юрка слушали его с раскрытым ртом. У папы красивый почерк, и он любит писать письма. Написав, он дает Гале почитать, чтоб она проверила орфографию, и Галя удивляется, как вот так с ходу у него получается интересный рассказ. Над папой все смеялись, потому что он никогда не ел своего поросенка и не присутствовал при его убийстве. Пока поросенок рос, папа с ним разговаривал, обращался к нему по имени. Но без мяса в селе не проживешь, поэтому папа менялся мясом и колбасой с соседями – все это висело и лежало отдельно в кладовке. В Ровно у них был такой же сосед-чудак: он не ел своих кур. Яйца – это пожалуйста, а курицу – никогда. У его курочек тоже были имена, и когда какая-нибудь переставала нести яйца, он отдавал ее соседям, а те в обмен давали ему тушку своей курицы. В Березино еще завидовали тому, что папа, как и все работники пищекомбината, каждый день приносил с работы ведерко печенья, оно было как магазинное, только ломаное, некондиция, и трехлитровую банку лимонада. Папа делился всем этим с соседями, но они все равно завидовали. Лимонад из банки отличался от магазинного, он не так сильно щипал нос, и если Гале хотелось шипучего лимонада, она шла в магазин к тете Маше. Лимонад она любила, сколько себя помнила, и уже в четыре года сама его покупала. Вот так первый раз она взяла пустую бутылку и восемь копеек, купила, принесла домой, схватила стакан и попросила маму открыть бутылку. Мама открыла и ласково так говорит:
– Сначала предложи лимонад папе, потом мне, а уж потом себе нальешь.
Галка застыла, а мама и бровью не повела. На негнущихся ногах Галя пошла к папе, он в сарае хозяйничал.
– Папа, ты хочешь лимонада? – с трудом выдавила она.
Папа скривился, бросил рубанок и так замахал руками, что с верстака посыпалась стружка:
– Терпеть не могу!
Галя чуть не подпрыгнула от радости, но тут же огорчилась – мама точно будет пить. Мама налила полстакана и выпила. Стакан выпил Юрка, свалившийся как снег на голову. Галя с тоской смотрела на бутылку, когда мама сунула ей еще восемь копеек.
– Купи еще одну, поделишь ее с братом.
Трясясь на заднем сиденье автобуса, Галя с неприязнью смотрела на пассажиров и мечтала побыстрее выйти. Ей надо срочно показать письмо папе. И папа объяснит, почему ее письмо не дошло и почему четыре письма от Салмана куда-то пропали.
Петя отложил рубанок и посмотрел на часы – половина первого, пора обедать. В открытые настежь двери столярной мастерской он видел, как рабочие комбината потихоньку занимали места на солнышке, жмурясь, доставали «тормозки» и наливали чай в крышки термосов. Он развернул газету с бутербродами, наполнил горячим чаем эмалированную кружку, поднес бутерброд ко рту, но откусить не удалось – вид на двор заслонила широченная фигура.