Я закричала — мой голос обратился в скрип, словно кто-то вёл лезвием по стеклу. Я схватилась за голову.
— Хватит!
В ту же секунду всё стихло. В звенящей тишине за моей спиной послышались шаги. Крепкие руки в чёрных кожаных перчатках обхватили меня поперёк груди и под чудовищный гул опрокинули в тёмную воду…
Я медленно вздохнула и приоткрыла веки; здоровый глаз заволокло пеленой. Вокруг было что-то тёплое и упругое, ноги болтались в воздухе. Я дёрнулась и мотнула перед собой рукой; ладонь упёрлась во что-то твёрдое и металлическое.
— Убери руку. Ни хатта не видно, — проскрежетал вокодер.
Я испугалась и отдёрнула пальцы. Я совершенно ничего не видела.
— …Кайло?
Вокодер молчал. Голова чудовищно кружилась, и я не нашла ничего лучше, чем поудобнее устроится у него на руках. Отдалённо зазвучали выстрелы, и, предвидя мои действия, Рен крепче прижал меня к себе.
— Не дёргайся. У меня приказ: доставить зверушку к хозяину.
— Скотина… — тихо процедила я сквозь зубы, и получила лёгкий щелчок по лбу от ещё одной, неведомо откуда взявшейся руки. Не могло же у него их быть три? Я поморщилась и устроила голову на широкой груди. Внезапно спохватившись, ослабевшей рукой я нашарила молнию куртки: она была застёгнута. Почувствовав на себе недовольный вознёй взгляд, я коротко благодарно кивнула.
Рыцарь вынес меня на воздух; кожу обожгло зноем, и я уткнулась лицом в ворот его плаща.
— Что это за место?
— Не имеет значения. Скоро здесь ничего не останется.
Я представила висящий в небе «Финализатор». Поверить в происходящее было сложно, а потому я обратилась мыслями к тому, что было ко мне сейчас ближе всего: ощущение покоя и надёжности в руках тёмного магистра. Понимая, что другой возможности не представится, я обвила рукой его шею и отчётливо выдохнула:
— Спасибо.
Вокодер ничего не ответил.
На «Финализаторе» со мной случилась истерика. В ярких лампах госпитального отсека мне мерещился свет допросной. Я орала как резаная, раз за разом продолжая вырываться из рук.
— Сделайте что-нибудь, её не уколоть!
Я замерла, почувствовав уже знакомое скребущее прикосновение на висках. Но внезапно стрёкот исчез, и внушение сделалось осторожным. Фантомные пальцы впервые прикоснулись почти бережно, и на границе сознания я услышала едва различимый, не сокрытый вокодером шёпот. Он устало приказал мне:
— Спи.
Комментарий к Глава 10
Огромное спасибо всем, кто ждал новую главу! Автор мотался на преддипломной практике и сдавал госы.
========== Глава 11 ==========
«Страсть, облачённая в горе, сжигает дотла».
Жить…
Я хочу… жить.
Дышать. Способность, дарованная с рождения. Но сейчас моя грудь поднимается тяжело, рёбра втягивают воздух медленно, будто под тяжестью одеяла. Стены и потолок, нависшие серой коробкой, расступаются, когда зрачок привыкает к свету. Ткань под пальцами мягкая… немного шершавая.
Тепло. Под повязкой на лице даже жарко.
Рядом пищит какой-то прибор. Вслед за шумом отъехавшей двери следуют шаги, и в поле зрения вторгается полузнакомая фигура в белом. Требуется небольшое усилие, чтобы сфокусироваться на лице, так что даже под бинтами мерещится фантомное движение глаза. Говорят, ампутированные конечности у людей могут болеть годами?
— Проснулась, вояка, — Стив слишком бодр, как обычно. — Узнаёшь? — Иногда мне кажется, что он что-то принимает. Моргаю в знак согласия. — Молодец, девочка. Давай, поднимемся.
С опорой под спину удаётся принять вертикальное положение, но почти всю динамику выполняют руки врача. Глотка саднит, и скребущая боль опускается глубоко, будто до самых бронхов. Изменение позы провоцирует кашель.
— Ничего, с гимнастикой за пару дней раздышишься. Последствия вентиляции.
— Зачем? — голос хрипловат.
— Шестьдесят часов в бакта-камере нужно же чем-то дышать.
Босиком — для стимуляции нервных окончаний, — держа за руки, Ларсон ведёт меня к зеркалу. В голове понемногу становится яснее.
— В стационар я перевёл тебя несколько часов назад, — оказавшись у цели, он принялся ослаблять повязку. Тут-то до меня дошла суть процедуры.
— Стойте!
— Тихо-тихо, мы не в детской поликлинике! За руки хватает… Успокойся и посмотри. Ты не калека. Это бионика, цвет подобран компьютером, всё очень естественно. Как-нибудь скажешь спасибо хирургу за такую красоту.
И, на мгновение ослеплённый, оказавшись на свободе, на меня воззрился имплант. Прекрасного, светло-зеленого цвета.
Медленно, опираясь о стены и часто присаживаясь, я доползла на осмотр ещё к нескольким врачам. Коридоры были полны людей, как и всегда; это вселяло чувство уверенности. Безопасность — она как дом, который можно носить внутри. Взгляд пытался выискивать знакомые лица, постоянно хотелось оборачиваться в надежде кого-то встретить. Кого-то… Вместо всех, одного, да и только. Но так только в кино бывает, чтобы мужчина и женщина по сценарию кинулись друг другу навстречу, ведь правда?
Клубившаяся в воспоминаниях тревога заглушалась шумом чужих голосов. Всего пару раз мне захотелось угловато шарахнуться, неудачно попадаясь на чужом пути. Уже победа.
Вернувшись в отделение, я попросила Стивена связаться с кем-нибудь из моего отряда. Мне бы переодеться, из убогой ночнушки… Послушно следуя назначениям, я напрочь забыла спросить, не поступал ли со мной в госпиталь кто-то ещё. В отсутствие БОЛИ мозг блаженно плавился в реке эндорфинов: хотел бы понервничать, а нет, не получается.
Из отражения на меня смотрело здоровое, но измученное процедурами существо. Я сбросила больничную накидку; отсутствие нормального белья (не считая натяжек для бакта-камеры) вызывало мерзковатую неловкость — часто вы ходите без трусов? Мне срочно нужна другая одежда. Освежившись в душе, я вернулась в постель в попытке проспать ещё хотя бы несколько часов.
Ожидание встречи… томило.
За окном была ночь. Я лежала на боку, отвернувшись от двери, бездумно глядя в окно. Иссиня-чёрное небо, видневшееся сквозь жалюзи, было беззвёздным. Должно быть, уже поздно. Значит, можно больше не ждать? Одиночество нахлынуло внезапно; меня засасывало, как в море.
Он… не пришёл. Я думала… что мне хотя бы можно было надеяться на то, что он придёт. Быть может, я и правда цепная псина, одна из многих, из сотен тысяч. Но я не сошла с ума от страха, там, изодранная… лишь потому, что верила, что он мог бы меня ждать.
«— Почему я в отдельной палате?
— Меня попросили».
К чему… эти жесты?
Чем я заслужила такую заботу? Как мне выплатить долг за собственную жизнь? Кто ещё в этой жизни, кроме мамы с папой, мог бы так отчаянно за меня бороться? Быть спасённой… Найденной, вылеченной, сытой, снова оказаться в тепле и безопасности. Смогу ли я прожить ещё так долго, чтобы успеть выразить всю благодарность? Эти горькие слёзы, теперь, они тоже дар.
Подушка промокла, и я развернулась.
Напротив кровати, в маленьком кресле, которое раньше стояло возле стены, подперев рукой голову, тихо дремал командующий войсками Первого Ордена.
Сердце… ты хочешь остановиться?
Слезаю с постели, чтоб осторожно дотронуться до руки. Он выглядит измождённым.
—Эй…— всё внутри замирает, стоит лишь коснуться. Бывает ли у тебя хоть немного времени на отдых?
Посмотри на меня.
Видеть рассеянный взгляд твоих едва проснувшихся глаз…
Это и есть цена моей жизни.
Не успевая произнести ни слова, снова оказываюсь в постели. Хакс порывисто прижимает к себе и, болезненно жмурясь, утыкается лицом в шею, стоя между моих разведённых бёдер. Щёки пылают, не важно, что катятся слёзы. В этих объятиях — всё, чего я когда-нибудь смогу хотеть.
Больничная сорочка… задралась. Чувствую себя обнаженной, прижимаясь всем телом. От тепла чужой кожи, от нашей позы сводит низ живота. Немыслимо, почти порочно.