Сердце Шерали взволнованно забилось, заполнилось хмелящей радостью.
…Весь день Шерали уже не просто ждал, а тревожно ждал, выбегая из дому на каждый стук и шорох. С утра до вечера он играл с Бахтияром — в этом находил единственное успокоение.
Бабка Марфа уже начала ревновать внука к отцу и все приговаривала:
— А ты, голубь, пойди прогуляйся, развейся…
Тревога Шерали все усиливалась. Временами она охватывала его так сильно, что он не находил себе места. Не поехать ли ему самому в Червонный Гай?
Опанас Гаврилович вернулся домой, спросил:
— Не явились наши?
И больше не задавал вопросов. По выражению лица зятя все понял.
— Брось, Шура, не огорчайся. Я сейчас отправлюсь на разъезд и с первым же поездом поеду в Гай. Кстати, у меня самого там дела. Не махнули ли они в область? Может, в самом деле поехали туда? Идем, чайку, что ли, попьем, да я и тронусь в дорогу.
Вошли в комнату. Чай пили молча.
К вечеру над лесом снова стали собираться тучи.
Вскоре заморосил редкий въедливый дождь. Опанас Гаврилович, глядя в окно, вздохнул:
— Откуда еще он? Вот беда!
Шерали посоветовал:
— Время уже позднее, батько. Не стоит сейчас пускаться в путь, до разъезда не близко. Подождем утра. Если не вернутся к тому времени, то или я, или вы поедете.
До глубокой ночи просидели тесть и зять, прислушивались к каждому стуку, к каждому шороху. Несколько раз просыпался Бахтияр. Но бабка Марфа появлялась, как из-под земли, около его постели и ласково убаюкивала.
— А может, задержались у твоего дружка Тимофея? — проговорил Опанас Гаврилович после долгого, томительного молчания.
— Допустим, но сколько можно! Должна же помнить о сыне!
В полночь налетел ветер. Шумно застонали вековые деревья.
В это время послышался громкий лай собак. Опанас Гаврилович чутким ухом уловил человеческий голос.
— Приехали! — вскрикнул Шерали и кинулся в сени. За ним последовал Опанас Гаврилович.
— Кто это? — спросил Шерали, увидев чью-то грузную фигуру.
— Я, — последовал ответ, — Равчук!
— В чем дело? Что случилось? Отчего так поздно? Да говорите же! — засыпал его Шерали вопросами, но тут же вспомнил, что гостя надо пригласить в комнату. — Заходите, заходите, Михайлыч.
Все трое вошли в комнату. Опанас Гаврилович прошел к столу и ждал, пока Равчук снимет с себя плащ. Шерали нетерпеливо поглядывал на гостя: когда же он скажет о цели своего прихода.
Равчук не стал снимать с себя плаща. Он только откинул капюшон и, подойдя к столу, тяжело опустился на стул. Хозяева дома смотрели на его хмурое лицо, — глаза Равчука были прикрыты густыми кустистыми бровями. Молчание длилось долго. Никому не хотелось первым нарушить его. Наконец не выдержал Опанас Гаврилович:
— С нашими случилось что-нибудь? Говори!..
— С вашими? — удивленно переспросил Равчук. — Нет, про ваших ничего не знаю.
Шерали и его тесть облегченно вздохнули.
— Я принес весть погорше… Беда!
— Беда? — переспросил тревожно Опанас Гаврилович.
— Война! — выдохнул Равчук.
— Как война?
— Началась война…
— Брось, Михайлыч! Что это с тобой? Или выпил лишнего?
— Кто же с кем воюет? — наклонился всем телом Шерали к Равчуку.
— Немцы. С нами. Гитлеровские фашисты перешли границу. Сегодня на рассвете. Дела! — Равчук медленно повернулся к Шерали и посмотрел на него. — Уже много захватил немец. И… Червонный Гай тоже, наверное, взял.
— И Червонный Гай?! — Опанас Гаврилович и Шерали в ужасе переглянулись. — Не может быть! Там же Тамара с Галей!
— Значит, может… — проворчал бородач. — Сейчас все может быть.
— Откуда все это тебе известно?
— Знаю… Представляю…
Равчук, оказывается, был на разъезде и узнал там о начавшейся войне. Разговаривал с Козловым.
— Он и дал для вас записку, вот она, — закончил Равчук свой короткий рассказ, вытаскивая из кармана сложенный листок бумаги.
Шерали выхватил записку и, развернув, прочитал:
«Хотел добраться до вас. Но пока нужно работать. Что будет — неизвестно, что делать — не знаю. Будем вместе, видно, встречать беду. Будьте осторожны. Твой друг Степан».