— Стой… — почти шепотом скомандовал Степан Иванович. — Здесь… Кладите.
Тело Максудова положили на траву.
— А вы… — Козлов, не глядя на юношей, попросил: — Вы отойдите… Пока отойдите…
ОСЕННИЕ НОЧИ
— Вот это работа так работа! Завидую тебе! Рой глубже!
— И то! Я уж зарою их, будь спокоен, живыми будут — не встанут… Конца им нет, проклятым.
— А ты что — жалуешься?
— Грех жаловаться… Вон сколько уже закопал! Дай боже не последнего!
Никто не слышал беседы двух друзей: Тимофея, державшего в крепких руках лопату, и Шерали, сидевшего на одном из бугорков.
Прошел легкий дождь. Земля слегка отсырела и приставала к лопате. Тимофей сердито стучал ею по ступенькам могилы и ворчал:
— Конечно, не стоило бы для них так трудиться, да уж лучше зарыть поглубже.
Закончив работу, Тимофей внимательно осмотрелся вокруг, прислушался:
— Почудилось… Нет, сюда они не ходоки, не любят «нового фатерлянда». Так, значит, решил?
— Решил, Тимофей.
— Одно меня тревожит. — Тимофей закурил. Освещенное огоньками самокрутки лицо его было строгим, постаревшим.
«Как он изменился, — невольно подумал Шерали. — Тот ли Тимофей, Тимошка, гуляка, весельчак, в котором никто не признавал серьезного человека? Галя и любила, и побаивалась его. Наверное, и не писала ему из Москвы только по этой причине. Может быть, и немцы доверяют ему спокойно. Репутация «шального» помогла…»
Тимофей скорее почувствовал, чем увидел, как Шерали улыбнулся.
— Ты чего?
— Да так… Вспомнился человек один.
Тимофей тоже улыбнулся.
— Веселенькая картина. Сидим на могилках фашистов, покуриваем, посмеиваемся. А может, под нами какие-нибудь там оберштурманы… тьфу! Не выговорить. Ну да шут с ними, никто их сюда не приглашал… К делу давай. Это ты свободная птица, а я на работе. Начальство может хватиться. — Тимофей покачал головой: — Ну и солдат попался. Пьет, сволочь, с утра до ночи… Лыка не вяжет.
Затушив о каблук сапога окурок, Тимофей уже переменил разговор:
— Кто еще в курсе дела?
— Степан Иванович, Опанас Гаврилович, два-три крепких парня.
— Значит, договорились?
— Договорились, Тимофей.
Друзья попрощались. Шерали прошел несколько шагов. Здесь его ожидал Панасюк.
Ехали молча. Панасюк пытался было завязать разговор, но, посмотрев на озабоченного спутника, вздохнул и стал насвистывать украинскую мелодию.
«Думку» Тимофея, одобренную Орлянским, обсуждали долго. Ведь это не приказ. Шерали так и передал слова секретаря райкома: «На ваше усмотрение».
— Что же, на наше так на наше, — просто согласился Степан Иванович. — Но я так понимаю: коли требуется — сами себе прикажем. Мы еще поговорим об этом. Да и тебе, Шерали, как следует нужно подготовиться. А сейчас…
Командир отряда развернул карту, предусмотрительно прихваченную из своего кабинета. В мирные дни, будучи начальником разъезда, он не обращал особого внимания на лесные массивы, его интересовали железнодорожная линия и прилегающие к ней районы. Сейчас дело обстояло иначе.
— Значит, «Пятидорожье», — словно про себя сказал Степан Иванович. — Что ж, внесем свой вклад в это «Пятидорожье». Перед началом операции нужно прощупать противника.
Шерали с готовностью предложил:
— Это прошу поручить мне.
Степан Иванович отрицательно покачал головой:
— Я категорически против. Нечего комиссару идти в разведку. На тебя возложена другая ответственная задача.
Степан Иванович снял с носа очки и посмотрел на Опанаса Гавриловича, взглядом спрашивая его мнение.
Опанас Гаврилович хоть и был солидарен в душе с командиром, но отмалчивался.
— Вот мне и нужно готовиться к ней. Пусть разведка будет проверкой. Почему могут рисковать жизнью бойцы, а я не могу? Объясните, пожалуйста, мне! — Шерали переводил взгляд с командира отряда на своего тестя. Втроем сидели они над обрывом оврага, неподалеку от лагеря. Темнело, надвигалась осенняя ночь. Слышался беспрерывный шелест опадавших листьев. После продолжительной паузы молчание прервал Опанас Гаврилович:
— Не горячись, сынок. Степан верно говорит.
— Нет, вы мне скажите, в каком уставе сказано, что комиссару отряда нельзя ходить в разведку?
— Ты не дите, чтобы тебя уговаривать, сам должен понимать. Комиссару нельзя рисковать жизнью без надобности. — Опанас Гаврилович терял терпение и повышал голос: — Ты отвечаешь за жизнь людей. — Кивком головы старик показал на дно оврага. Кое-где вспыхивали красные огоньки цигарок. — Не думай, что коли ты мой зять, то я тебя жалею и нарочно отговариваю от опасного предприятия! Придет время, сам попрошу тебя идти на большое дело. Погоди, еще придет это время.