Первого ноября четверо вооруженных автоматами солдат привели партизанского комиссара в кабинет фон Штаммера — просторную комбату, окна которой выходили на широкую улицу. За домами, тянувшимися по той стороне улицы, начинался лес, виднелись заснеженные деревья. Обстановка в комнате была знакома Шерали по его ночному посещению. Вот большой письменный стол, за столом — кресло; по правую сторону от кресла — еще одна дверь, по-видимому во внутренние комнаты. Впереди стола — два кресла, поставленные друг против друга, а напротив окон, у стены, — диван, обитый лоснящейся кожей.
Знакомая обстановка.
Комиссара ввели в комнату, в ней никого не было. Шерали встал у стены, заложив руки за спину, по обеим сторонам встали два солдата, другие остались в коридоре у двери.
Через несколько минут в кабинет вошел фон Штаммер и за ним — человек в форме немецкого офицера. Майор, не глядя на комиссара, опустился в кресло, потом исподлобья стал рассматривать Султанова.
— Вот и пришлось встретиться.
Шерали не ответил. Он смотрел в окно, на лес.
— Вы, кажется, говорите по-немецки. Или от страха все забыли? Вы намерены отвечать?
— Спрашивайте, — по-прежнему не глядя на коменданта, сказал Шерали.
— Имя и фамилия? Откуда родом? Отвечать на все вопросы честно и откровенно.
Майор кивнул офицеру, и тот приготовился записывать.
— Имя мое — Шерали, фамилия — Султанов. Моя родина — Советский Союз.
Немецкие офицеры переглянулись. Фон Штаммер пожал плечами.
— Я хочу знать место рождения, национальность и твое звание. А территория эта будет наша, — заметил комендант.
— Место рождения — Узбекистан. Национальность — узбек. Звание — гражданин Советского Союза. Понятно тебе? — спокойно отвечал Шерали, также переходя на «ты».
Брови у майора взлетели вверх. Однако он сделал вид, что не расслышал слова «тебе».
— Узбек? А кто такие узбеки? Нет такой нации! Узбекистан! Нет такой страны! Есть Германия! Ну, Америка, Италия, а про Узбекистан не слыхал!
Фон Штаммер любил не только допрашивать, пытать, но вначале немного поиздеваться, «пошутить».
Шерали был невозмутим.
— Если господин майор не знает о существований узбеков, то узбеки отлично знают великих Бетховена И Баха, Лессинга и Гейне, Шиллера и Моцарта! В то время, когда господин майор и подобные ему уничтожают города и села, когда они обращают народы Европы в рабство, узбеки создают оросительные каналы, делают землю красивее и богаче.
Офицеры опять переглянулись. Фон Штаммер старался ничем не выдавать своего возмущения и ненависти.
— Эту лекцию следовало читать партизанам… — оборвал он. — Я ее не пойму…
Майор решил переменить тактику. «В сущности, какое мне дело до того, где он родился и кто по национальности?» — думал он.
Он повернулся к столу и, открыв один из ящиков, вытащил из него черную папку.
— Нам известно все, что касается партизанского отряда, действующего в районе Червонного Гая и не оставляющего в покое мирное население и гарнизон. Поэтому я требую подробно рассказать все об отряде.
Комиссар усмехнулся:
— Что же меня спрашивать, если вам все известно? Неужели нечего делать? Да я ничего и не скажу.
— А может, подумаете? Вам есть о чем подумать. Советую.
Комендант начал допрос. Но это было только вступление. За вступлением последуют другие испытанные методы.
Прикусив губу, Шерали старается думать о другом. Думать о деревьях, о хороших, добрых людях. Несколько раз он теряет сознание. Но его вновь возвращают к жизни. Вновь перед ним встает фон Штаммер.
Комендант быстро, точно человек, которого осенила блестящая мысль, снял телефонную трубку.
— Приготовьте Приходько.
Шерали вздрогнул.
— Напрасно говорят, что у нас, у офицеров фюрера, отсутствуют гуманность, человечность и справедливость. Вы можете убедиться во вздорности этих утверждений. Напрасно отворачиваетесь от нас. Вижу, вы молоды. Знаю, что у вас есть маленький сын. И жена у вас молода, красива.
Шерали слегка побледнел. Этот фон Штаммер будет добиваться от него признания любыми средствами. Ясно одно: он придумал жестокий план. Вдруг на его глазах начнут пытать Тамару…
Комиссар с надеждой взглянул в окно.
Никого.
Майор торжествовал. Он любил эти минуты. Ведь бывало, что люди в ожидании пыток сходили с ума.
Упорство коммуниста!.. Он слышал об этом.
«Посмотрим, что за упорство».
— Ничего не надумали? — с наигранной вежливостью спросил комендант. — А жаль!.. Жаль.