В небе над головой на небольшой высоте кружит самолет Краснухина. Он сделал несколько кругов и улетел. Я попытался подняться, но резкая боль в спине не позволила мне этого, и я продолжал лежать, надеясь, что боль пройдет. И вдруг слышу какой-то гвалт. Поднял голову. Вижу группу людей, бегущих ко мне. В руках у них вилы, колья… Женщины, подростки. Впереди всех бежит огромный бородач с обломком косы на длинной деревянной ручке.
Понятно… В первые месяцы войны в каждом населенном пункте из местных жителей создавались истребительные отряды по борьбе со шпионами и диверсантами. Они оказывали неоценимую помощь в укреплении тыла, но, случалось иногда, и своих принимали за диверсантов.
Превозмогая боль, поворачиваюсь лицом к бегущим, чтобы видны были командирские знаки различия.
Шагов за десять поднятием руки бородач остановил свое «войско» и осторожно приблизился ко мне. Я успел разглядеть толпу. Все возбуждены, запыхавшиеся, глаза широко раскрыты…
Разглядывая меня, старик понял, что я свой, опустил свое оружие и участливо спросил:
— Что, больно, капитан?
— Больно.
— Подняться можете?
— Пробовал, не получается. Спина.
— Тогда лежи, мы сейчас. Гришка, — обратился он в толпу, — быстро на телеге сюда, да не забудь сена положить. А вы все — марш по домам!
Мы остались вдвоем. На мне был летный шлем и изорванный летный комбинезон. Я снял шлем и подал его старику.
— На, дед, носи на память о нашей трагической встрече.
— Благодарствую, сынок, буду носить и помнить. Дай, бог, нам встретиться, когда изгоним супостата с земли русской. — И он тут же водрузил на голову шлем и так его и не снимал до самого нашего расставания.
Я оказался в городе Пензе в госпитале. А после лечения получил направление в Ульяновск для прохождения окружной летно-медицинской комиссии.
Комиссия установила: «Сломано два позвонка» и вынесла роковое заключение: «К летной службе не годен». А штаб округа решил: «Использовать в тылу на нелетной работе». Вот и вся война, отвоевался!
Как и моему другу Евгению Ивановичу Борисенко, так и мне в эти трудные дни пришлось свою дальнейшую судьбу решать самому.
Два дня бродил я по городу. Много перебрал доводов «за» и «против». Последовать «дрейфу» и отправиться в тыл или отвергнуть все эти «законные основания» и вернуться в свой полк? Не стану вдаваться в свои душевные переживания, скажу коротко: помог случай. Бродя по улице, полемизируя сам с собой в поиске правильного решения, я поднял голову, взглянул на один из домов и увидел мемориальную доску. Это был дом, в котором родился Владимир Ильич Ленин. Я посетил его. И это посещение напомнило мне, что я коммунист с десятилетним стажем, и чашу весов моих колебаний и сомнений перетянуло в сторону возвращения в свою часть.
Я вернулся, скрыв, естественно, от командования заключение летно-медицинской комиссии. Но вернулся тогда, когда в полку летать было уже не на чем — в конце октября. А в ноябре полк убыл в тыл на переформирование и получение новой техники.
Таким образом, мой первый боевой вылет состоялся 16 января 1942 года во вновь образованном 748-м полку. Здесь я и встретился впервые с Евгением Ивановичем Борисенко.
Долго еще ощущал я боль в спине, не мог продолжительное время оставаться в положении стоя или сидя. Упорно занимался гимнастикой. Пока полк переформировывался, я в свободное время тренировался на лыжах, так рекомендовали лечащие врачи еще в госпитале.
К началу летной работы чувствовал себя уже относительно здоровым. Я и не подозревал, чего это мне будет стоить в полете. После нескольких полетов оказалось, что мне очень трудно было сидеть — ужасно болела спина, а обратиться к врачам — обязательно спишут и, чего доброго, отошлют в тыл или здесь используют на нелетной работе.
Но экипаж знал о моих страданиях, в том числе и техники. С техниками у нас сложились дружественные отношения, и они, чем могли, взялись облегчить мое положение в полете. Расширили немного сиденье в самолете, кроме того, достали две пуховые подушки. Одну я клал под спину, а другую между мной и парашютом на сиденье.
А в полете, если становилось невыносимо трудно, я имел возможность, убрав ноги, лететь полулежа, управляя одним штурвалом. Это случалось не так часто и только в продолжительном полете. Так и летал всю войну, наверстывая упущенное за 1941 год.