В процессе летной практики каждый летчик, каждый член экипажа совершенствовал свое рабочее место. Занимались этим и мы в своем экипаже. Сама жизнь этого требовала. Например, кислородом я начинал пользоваться с трех тысяч метров, а стрелок-радист Максимов — с пяти тысяч. У меня зачастую оказывался пустой баллон, и я вынужден был из-за этого снижаться, а у Максимова кислород не тронут. И мы решили закольцевать наши баллоны.
Радиомаяк слушал только радист, по нашей просьбе связисты переделали систему так, что теперь маяк мог слушать и летчик, и штурман. Ну, и ряд других крупных и мелких усовершенствований.
Вследствие этого инженерная служба дивизии в своем очередном отчете зафиксировала: лучше всех усовершенствован самолет командира эскадрильи майора Швеца.
Эти выводы заинтересовали командира дивизии полковника Лебедева, и он решил лично осмотреть мой самолет, чтобы самому убедиться в его совершенстве. Это было в июне 1943 года. На моем счету к этому времени было уже 178 успешно выполненных боевых вылетов. Для нашего вида авиации это немало.
Дело было днем. Летный состав отдыхал, техники готовили самолеты к очередному ночному вылету. Командир дивизии — нечастый гость на стоянке самолетов, и это насторожило техников. Инженер эскадрильи доложил полковнику о состоянии дел на стоянке и сопровождал его.
— Где самолет Швеца? — спросил командир.
— Вот самолет командира эскадрильи, — показал инженер Плахотник. Техник самолета представился.
— Вы свободны, занимайтесь своим делом, — распорядился полковник, обращаясь к инженеру, а сам молча начал рассматривать самолет. Машина как машина. Ничего особенного.
Он обошел ее со всех сторон и, не обнаружив ничего характерного, залез на крыло, осмотрел самолет сверху, затем открыл колпак летчика и — о, ужас! Мгновение он стоял молча, а потом закричал:
— Что здесь за беспорядок?..
Перепуганный техник вскочил на крыло и тоже заглянул в кабину.
— Почему здесь подушки?
— Ах, это! Это, товарищ полковник, наш командир так летает. Полулежа, — спокойно объяснил техник, — у него спина побита. — И он рассказал то, что знал обо мне.
Полковник выслушал его, слез с крыла и спокойным тоном распорядился: «Пусть товарищ Швец сегодня зайдет ко мне».
Так меня изобличили. Но с летной работы не сняли. А командир дивизии, выслушав меня, предложил кратковременный отпуск и путевку в подмосковный профилакторий Востряково. В полк я вернулся к началу Курской битвы отдохнувшим, включился в боевую работу и тоже первые ночи делал по три вылета. Это и было моим ответом на вопрос Гаранина: как я летаю с побитой спиной?
Да, многие не выдерживали высокого напряжения боевой работы на Курской дуге. Сдал и Евгений Борисенко. От зари до зари, как говорится, по три вылета в ночь, а днем тренировка вновь прибывших летчиков. И так день в день, ночь в ночь. И не выдержал. Сдал.
Последний боевой…
Как-то при взлете Борисенко стал терять направление, причем сам этого не замечал. Штурман Рубцов предупредил его.
— Командир, прекрати взлет, врежемся в ангар! Борисенко убрал газ. Он пошел на повторный взлет, картина повторилась. Его опять уводит вправо, а ему кажется, что он взлетает нормально. И снова его остановил штурман.
Руководитель полетов, командир полка Балашов, приказал поставить самолет на предварительный старт и пригласил летчика к себе.
— В чем дело, что случилось?
— Не знаю, не пойму, — отвечает Борисенко. — Огни то троятся, то двоятся, то уходят в сторону, но мне кажется, что все нормально и отклонений в направлении взлета я не замечал, штурман меня останавливал.
— Вы просто переутомились, товарищ Борисенко, вам нужно отдохнуть. Завтра обратитесь к врачу.
Заключение Балашова было верным. Став командиром эскадрильи, Борисенко по-прежнему летал на боевые задания наряду со всеми и, кроме того, находил время тренировать молодых летчиков, проверять их технику пилотирования днем и ночью, облетывать после ремонта прибывшие с завода самолеты. Он не уходил с аэродрома, думал, что ему износа не будет. И вот сорвался.
Врачи, обследовав, установили крайней степени нервное истощение и физическое переутомление, и командование предоставило ему отпуск на две недели. Предлагали путевку в подмосковный дом отдыха, но Борисенко отказался, ему хотелось побыть с семьей. Жена и дочь уже давно вернулись и жили в Москве, но они с ним почти не виделись. Война! И вот теперь он имеет возможность целых две недели побыть дома.
А еще ему мечталось провести этот отпуск вместе с семьей где-нибудь вдали от суеты, от шума городского, от грохота войны, в какой-нибудь тихой деревушке.