Громов заметил и пилотку, и У-образный шрам над переносицей, и выщипанные, тонко подведенные брови. Недовольно поморщившись, приказал:
– Младший сержант Орешникова, пойдете с саперами. Если Сидоренко жив, окажете помощь на месте, если нет – волоките сюда. Но Сидоренко найти! Живым или мертвым! – жестко закончил он. – Выполняйте! А мы – за офицером, – обернулся он к Мирошникову. – Показывай дорогу.
Кряхтя и чертыхаясь, Мирошников с трудом натянул сапог и молча перелез через бруствер.
Офицера нашли быстро. Разведчики потащили его, а саперы – Сидоренко. Капитан полз последним. Вдруг он услышал глухое рычание. Замер. Прислушался. Тишина. Снова пополз – и снова рычание. Неожиданно взлетела ракета, но еще раньше Громов заметил воронку и скатился вниз. В тот же миг на рукаве клацнули зубы.
Не так уж долго висела ракета, но Громов успел разглядеть того самого пса. Большой. Черный. Весь в крови. Передние лапы перебиты. Из воронки ему не выбраться. Там бы и сдох. Но рядом оказался враг, и собака нашла силы вцепиться в него мертвой хваткой.
Рукояткой пистолета Громов разжал зубы. Приставил дуло к окровавленной морде. Подумал. Достал ремешок, крепко связал пасть, накинул на грудь петлю, выбрался из воронки и потащил собаку за собой. Поначалу она пыталась вырваться, но полоса крови становилась все уже, а рывки слабее.
«Уходят последние силы, – подумал Громов. – Жалко. Тоже ведь “язык”, хоть и бессловесный. И как это мы не догадались натаскать хоть какую-нибудь дворняжку?! Хорошая собака в нашем деле дорого стоит. Такую собаку воспитывают годами. Стоп! А что, если этого фашиста передрессировать? Вот было бы дело! Только сдохнешь ты, проклятая псина. Как пить дать, сдохнешь».
Собака временами приходила в себя, слабо поскуливала, но, почуяв чужого, рычала и как могла сопротивлялась. Когда Громов останавливался и поводок ослабевал, собака поворачивалась мордой на запад и пыталась ползти к своим.
– Дрессировочка! – восхищался капитан.
Когда Громов свалился в траншею и втащил здоровенного пса, все так и ахнули.
– Это еще зачем?
– Что, тот самый?
– Ну и зверюга!
– Сколько, зараза, наших погубил! Пристрелить его немедленно!
– Там уж стрелять-то некуда – и так весь в дырках.
– Я найду!
– Отставить! – отрубил Громов. – Ефрейтор Мирошников, ваша работа?
– Так точно.
– Полдиска? А он дышит. И даже за рукав цапнул! Тащите в мой блиндаж, там разберемся.
Освободился Громов часа через три. По дороге из штаба заглянул в медсанбат, рассказал о своем пленнике, и вместе с хирургом они отправились в блиндаж.
– Ты смотри! – удивился Громов. – Живого места нет, а дышит. С такой собакой стоит повозиться.
– Зачем? На кой черт собака-инвалид?
– Хотя бы для потомства. Ты смотри, какой рост, какая грудь! А ноги! На таких поджарых ногах можно пробежать километров тридцать. Пес еще молодой: шерсть гладкая, шелковистая, да и зубы белые. Ему года три – не больше.
– Не болтай чепуху! – взорвался врач. – На этих поджарых ногах он догонял наших ребят, а белыми клыками одних калечил, других убивал. По-дружески прошу, пристрели – и делу конец! Да с такими ранами он не жилец, как врач говорю.
– В принципе ты, конечно, прав, – вздохнул Громов. – Но ведь… Был у меня до войны друг – соперник на ринге. Он служил в милиции проводником сыскной собаки. Кое-чему я у него научился. Ты не представляешь, что может сделать хорошо дрессированная собака! Взять хотя бы эту. Ведь какие ребята ходили за «языком», а пес их обнаруживал. Поставишь собаку на ноги, попробую передрессировать. Не удастся – можно и пристрелить.
– Ну и темный же ты мужик! – не успокаивался врач. – Ты хоть представляешь, что такое рефлексы первого и второго порядка? Думаешь, в благодарность за тушенку пес начнет ловить фрицев? Черта с два! Первое, что он сделает, – перегрызет тебе глотку.
– Это уж моя забота. Главное – поставь на ноги.
– Ну, смотри, Виктор, я тебя предупредил. Возьми-ка бинт и свяжи пасть, а то в агонии может так хватануть…
После осмотра врач заявил, что собаке осталось жить с полчаса, но если Громов настаивает, он может вправить суставы и наложить гипс. Можно также промыть все восемь ран, к счастью, они сквозные, и сделать пару стрептоцидных уколов.
– Пошли кого-нибудь за Машей, – попросил он. – Пусть принесет мою сумку. Да и без ассистента здесь не обойтись.
Когда Маше сказали, что доктор Васильев велел взять его сумку и на всех парах нестись в блиндаж капитана Громова, она так и осела. «Неужели что-то с Виктором? Неужели он промолчал о ранении и теперь исходит кровью?.. С него станется, он такой: молчит и зыркает своими синими глазищами. Господи, а как они голубеют, когда…» У Маши сладко заныло под сердцем. Эх, война-злодейка! Кому горе и разлука, а ей – любовь.