В исключительно доброжелательной семье М.Н. и Н.В. Чижиковых в трудные военные и послевоенные годы по многу дней «паслись» многочисленные племянники, внучатые племянники, затем дети этих племянников. Вишневские, Симоновы... В их числе — дети профессора истории Н.М Коробкова. Находили здесь помощь, материальную и моральную поддержку и просто знакомые, попадавшие в трудные положения. В 1943 году в этой семье выходили совершенно истощенную во время пребывания в блокадном Ленинграде племянницу Татьяну Вишневскую, студентку ленинградской сельхозакадемии, снятую в тяжелейшем состоянии с поезда в Ярославле.
Сын же их, Аркадий, примерный ученик, увлекающийся биологией, общественник-комсомолец, надежда семьи, призванный в армию после окончания 10 класса осенью 1940 года, пропал без вести в первые дни войны у самой западной границы в районе города Замбрува. Всю свою последующую жизнь Мария Алексеевна, Николай Васильевич и их дочь Людмила Николаевна безутешно скорбили о нем...
Тут я забежал далеко вперед. До этих времен тогда было еще очень далеко, шел только безмятежный 1940 год, и впереди у нас был прощальный лагерный костер.
Тот прощальный лагерный костер 1940 года, оказавшийся последним пионерлагерным костром в моей жизни, помнится и сейчас. Пионервожатый отряда Володя Романов поручил нам двоим — мне и Владимиру Балакиреву, моему однокашнику-детдомовцу, разработать и осуществить военизированную операцию у костра с выстрелом из винтовки. Мы эту операцию задумали так: выроем заранее около выбранного места для костра на сухом месте одиночный окоп, один заберется в него с винтовкой, другой закроет его и замаскирует сверху, и когда все расположатся около костра, и он торжественно будет открыт и зажжен, из окопа неожиданно возникнет боец-пограничник с винтовкой и пальнет в небо. Задумали — сделали.
Присмотрели заранее в недалеком Шипинском лесу полянку на возвышенном сухом месте, вдень, когда должен состояться костер, во время «мертвого часа» после обеда перенесли туда кроватный деревянный щит размером, примерно, метр на два, аккуратно, разметив по щиту, сняли дерн, оставив бортики для опоры щита, вырыли окоп глубиной метра полтора, вынутую из окопа землю отнесли на щите в сторону и разбросали. Яму закрыли кроватным щитом, сверху на него положили аккуратно дёрн. Натаскали дров, хвороста, для того, чтобы им закрыть место засады, разыграли по жребию, кому кем быть и встали в дозор ждать прихода отряда. Как только отряд показался на дороге к месту будущего костра, приподняли щит, мой напарник залез с винтовкой в засадный окоп. Я тщательно замаскировал засаду. На щит аккуратно положил дерн, сверху — хворост, разжег на месте будущего костра маленький костерок и стал подносить дрова для костра, не подпуская никого к тому месту, где лежал хворост, следя за тем, чтобы никто не расположился совсем рядом с замаскированным окопом и не обнаружил раньше времени нашей засады.
Потом было торжественное краткое открытие прощального лагерного костра, сказано несколько слов о том, что международная обстановка очень тревожна, что каждому надо быть готовым к защите своей Родины. Затем слово предоставлено было мне для прочтения стихотворения о пограничнике в дозоре. Подложив весь хворост с нашего тайника в костер, прочитал небольшое стихотворение, особенно громко выкрикнув последние слова — условный сигнал к тому, чтобы пограничник восстал из засады. Так и случилось: земля разверзлась, из-под земли возникла фигура, замаскированная ветками, прозвучал выстрел вверх. Затея удалась на славу. Аплодисменты, крики восторга были искренними и продолжительными, пионервожатый был очень доволен, позднее не раз благодарил нас.
С теплым чувством вспоминаю многих сотрудников Ростовского городского пионерского лагеря 1937 — 1940 годов, кто создавал нам условия для интересного, здорового, жизнерадостного летнего отдыха. Елену Сергеевну Горскую, начальника пионерского лагеря, она, выполняя свою хлопотливую должность, иногда покоряла нас красивыми, умелыми прыжками в воду с высокого трамплина; Анну Александровну Соловьеву, старшую пионервожатую, командовавшую всегда, всем и всюду, Андрея Васильевича Соловьева, физрука, Михаила Соколова, военрука, руководителя стрелкового кружка, Нину Птицыну, Володю Романова пионервожатых последнего лагерного сбора.
Большая роль в организации отдельного детдомовского пионерлагеря 1938 года принадлежала новому нашему завучу Сергею Михайловичу Иванову. Он как-то незаметно появился в то лето, в лагере с нами не был, занимался, наверное, ремонтом детдома и подготовкой помещении к зиме. Но дальше вся наша жизнь была связана с этим необыкновенно энергичным, интересным человеком, практически весь день проводившим среди детдомовцев. С его появлением дело, начатое ростовскими комсомольцами в 1936 году, приняло устойчивое прогрессирующее продолжение. Множились различные кружки, появился стрелковый, физкультурный, музыкальный, драматический кружки. Всех ребят распределили по мастерским: кого в сапожную к дяде Сереже Бухвостову, кого в столярную к Касаткину Ивану Михайловичу. Девчата все и раньше работали в швейной мастерской, шили что-нибудь для себя.
Теперь ребята, спрятав подальше свои рогатки и дробовики, с удовольствием стали по вечерам, после приготовления уроков, работать в этих мастерских. Многие из нас научились подшивать себе валенки, чинить ботинки. Другие, работавшие в столярной мастерской, с подсказки и под присмотром столяра (он именовался теперь инструктором столярного дела, также как и сапожник — инструктором сапожного ремесла) изготовили себе сундучки, с которыми потом и отправились в самостоятельную жизнь. К весне 1940 года изготовили много парниковых рам, разбили большие парники, вырастили там великолепную рассаду помидоров, капусты. Выращенную рассаду подарили в первую очередь своим учителям в городских школах, хватило её и всем сотрудникам детдома, и на свои грядки, которые разбили впервые и во множестве.
Зимой и весной 1941 года мы, — старшие ребята и девчата, вступили в комсомол. Но прощаться с детдомовскими традициями, с рогатками и дробовиками, с набегами на сады и огороды никак не хотелось, а такие традиции явно не соответствовали комсомольскому уставу. И это был нешуточный перелом, конфликт с собственной совестью. Меня сходу выбрали секретарем нашей первичной комсомольской ячейки. Хорошо, что в то время, в последний предвоенный год очень много внимания в стране, по линии комсомола уделялось военно-спортивной подготовке молодежи. Такая работа нам, ребятам, оказалась по душе, и мы включились в неё охотно. В 1941-м году был объявлен по всей стране всесоюзный комсомольский лыжный кросс и всесоюзные комсомольские соревнования по гимнастике. Зимой 1941 года ростовский райком ВЛКСМ организовал даже ночной поход комсомольского актива. За организацию и активное участие в этих соревнованиях наша первичная комсомольская организация была награждена почетными грамотами, которые у меня сохранились до сих пор.
Вообще-то ко всяким грамотам я всегда относился равнодушно, но и не выбрасывал их. За всю жизнь у меня их накопилось много десятков. За успехи в спортивных соревнованиях, за хорошую учебу, за успехи, как по стандарту писали, «в боевой и политической подготовке». Но сейчас, когда многое стало забываться, я почувствовал их ценность: в них имена многих близких товарищей, руководителей мероприятий, места проведения соревнований, цифры, даты, стиль оформления документов, они сейчас становятся интересными документами той эпохи.
Все перечисленное выше ставшие устойчивыми сдвиги в детдомовской жизни последних предвоенных лет происходили благодаря неустанной деятельности завуча Сергея Михайловича Иванова. Он был подлинным последователем замечательного педагога советского времени А.С. Макаренко. До сих пор я чувствую неоплаченный долг перед ним. Где-то в 1970-х годах бывшая воспитательница ростовского детдома О.Г.Флоринская рассказывала, что в Чухломе, куда эвакуировался детдом в ноябре 1941 году, С.М.Иванов погиб в 1942-м или в 1943-м году. Он с группой старших мальчишек, наверняка добровольцев, с учебной винтовкой отправился арестовывать дезертиров, засевших в каком-то глухом хуторе. Первым же выстрелом оттуда он был убит. Подробности этого события О.Г. Флоринская к моменту моего разговора с ней уже забыла. А я до сих пор никак не соберусь заняться поиском свидетелей того явно незаурядного события. Ни с кем из участников того «боя» мне увидеться не довелось. Да и остался ли кто из них жив после воины, неизвестно. До архивов Ярославля или Чухломы добраться пока не удалось.